Водоворот. Запальник. Малак - Питер Уоттс Страница 41

Но это все было тогда. А теперь огромная грубая рука схватила ее за плечо и перевернула на спину.

– Психованная дрянь! – ревел монстр. – Ты тронула мою дочь, и теперь я тебя убью!

Он протащил ее по полу и ударил о стену. Девочка кричала где-то в отдалении, его родная кровь, но, разумеется, ему было плевать, он лишь хотел…

Лени извернулась, скорчилась, следующий удар пришелся уже в плечо, и тут она неожиданно высвободилась, открытая дверь возникла прямо перед ней, и вся эта темнота за порогом, безопасность, «монстры в темноте не видят, но я вижу…»

Она обо что-то споткнулась, упала, но не остановилась, удирая, словно краб, у которого оторвали половину ног, а папочка орал и грохотал, мчался за ней по пятам.

Лени, оттолкнувшись рукой от земли, что-то нащупала…

«Дубинка она улетела сюда а теперь она у меня есть я ему покажу…»

…но не показала. Лишь схватила ее и понеслась прочь, Кларк чуть ли не рвало от страха и собственной трусости, она ринулась в объятия ночи, где луна окрасила мир в яркий серебряно-серый цвет. Прямо к озеру, забыла даже запаять лицевой клапан, пока весь мир не превратился в брызги и лед.

Вниз, царапая воду, как будто та тоже превратилась во врага. Не прошло и нескольких секунд, как показалось дно, в конце концов, это было всего лишь озеро, ему не хватало глубины, далеко не убежишь, а папочка выйдет на берег и дотянется до нее голыми руками…

Лени билась о придонный ил. Вокруг клубился раскисший от воды мусор. Она атаковала камень днями, годами, а какая-то отдаленная ее часть качала головой, дивясь собственной глупости.

Наконец не осталось сил даже на панику.

«Я не могу здесь сидеть».

Челюсть не двигалась, сустав опух.

«В темноте у меня есть преимущество. Пока не наступит день, из хижины он не выйдет».

Рядом лежало что-то гладкое, искусственное, почти скрытое осевшим илом. Дубинка. Наверное, уронила ее, когда запечатывала капюшон. Лени засунула инструмент обратно в ножны.

«Правда, в последний раз особого толку от нее не было…»

Кларк оттолкнулась от дна.

Вспомнила, что на стене хижины висела старая топографическая карта с другими домиками, разбросанными вдоль маршрута патруля лесопожарной службы. Скорее всего, большую часть времени они пустовали. Один располагался на севере, рядом с – как там его – Найджел-Криком. Лени могла сбежать, оставить монстра далеко позади.

«…и Трейси…

Боже мой. Трейси».

Она вырвалась на поверхность.

Рюкзак лежал на берегу там, где Кларк его бросила. Хижина припала к земле на дальнем конце лесосеки, дверь ее была плотно закрыта. Внутри горел свет; шторы задвинули, но по бокам просачивалось яркое сияние, видное даже без линз.

Лени поползла прочь от озера. От возвращения к привычной гравитации каждый орган в теле заболел по-разному. Но ей было все равно, она не сводила глаз с окна. До дома было слишком далеко и она не могла увидеть, как отошел край шторы, совсем немного, только чтобы украдкой посмотреть наружу. И все увидела.

Трейси.

Кларк не спасла ее. Еле сумела уйти сама, а Трейси… Трейси по-прежнему принадлежала Гордону.

«Помоги ей».

Прежде это казалось так просто. Если б только она не потеряла дубинку…

«Так теперь она у тебя есть. Вот, висит в ножнах. Помоги ей, ради всего святого…»

Перехватило дыхание.

«Ты же знаешь, что он делает с ней. Знаешь. Помоги ей…»

Лени поджала колени к груди, обняла их, но плечи по-прежнему трясло. На серебряной полянке всхлипы звучали слишком громко.

Но в закрытой, безмолвной хижине ее, похоже, не услышали.

«Помоги ей, предательница. Хватит бояться. Бесполезный кусок дерьма. Помоги ей…»

Лени сидела так очень долго, потом взяла рюкзак, поднялась на ноги и ушла.

Около месяца Кен Лабин ждал смерти. Никогда его жизнь не казалась такой полной, как сейчас.

На острове постоянно дул ветер и вырезал в скалах затейливые фрески с кучей шпилей и каменные ячейки, похожие на соты. Чайки и бакланы ютились в нишах сводчатого песчаника. Яиц не было – очевидно, осенью птицы не неслись, – но мяса, по крайней мере, хватало. Со свежей водой тоже проблем не возникло: Лабину достаточно было нырнуть в океан и включить опреснитель в груди. Гидрокостюм все еще действовал, хотя его и потрепало. Поры пропускали дистиллированную воду, промывая хозяина и удаляя вторичные соли. Купаясь, Кен дополнял рацион ракообразными и водорослями. Он не был биологом, но улучшения для выживания имел самые передовые; если какой-нибудь токсин не чувствовался на вкус, то наниматели, скорее всего, уже сделали Лабина невосприимчивым к этой отраве.

Он спал под открытым небом, и то настолько полнилось звездами, что их сияние затмевало туманный свет, сочащийся из-за горизонта на востоке. Мерцала даже местная фауна. Поначалу Кен этого не понял; линзы лишали темноты, превращали тьму в бесцветный день. Однажды ночью он устал от этой неумолимой ясности, снял накладки с роговиц и увидел, как от колонии тюленей, расположившихся ниже по берегу, исходит голубое мерцание.

Их тела усеивали опухоли и нарывы. Лабин не знал, то ли это было уже естественным состоянием животных, то ли следствием жизни в такой близости к отходам двадцать первого века. Правда, одно Кен понимал прекрасно: раны не должны светиться. А эти светились. Ярко-алые наросты постоянно кровоточили, но вот ночью ихор сиял, как фотофоры глубоководных рыб. И не только опухоли: когда тюлени смотрели на человека, даже их глаза походили на мерцающие сапфиры.

Какая-то часть сознания Лабина попыталась найти этому правдоподобное объяснение: биолюминесцентная бактерия, недавно мутировавшая. Горизонтальный перенос генов от микробов, которые разжигали огни святого Эльма, пока им не пришлось собрать вещички из-за свирепствующего ультрафиолета. Молекулы люциферина флюоресцировали из-за контакта с кислородом: это вполне объясняло сияние в открытых ранах, да и в глазах тоже, ведь там полно капилляров.

Хотя, по большей части, Кен просто удивлялся тому, что рак вдруг стал прекрасным на вид, и думал, насколько же это абсурдно.

* * *

Раны Лабина затягивались быстрее, чем у обыкновенного человека; ткани соединялись и росли почти как опухоли. Кен воздавал хвалу искусственно увеличенному количеству митохондрий, тримерным антителам, макрофагам, лимфокину и производству фибробластов, разогнанному в два раза по сравнению с нормой для млекопитающих. За несколько дней вернулся слух, поначалу звуки были прозрачными и красивыми, но потом угасли, так как размножающиеся клетки барабанных перепонок – ускоренные десятком ретровирусных манипуляций – не останавливались, а когда наконец вспомнили, что пора завязывать, то больше напоминали конструкции, вырезанные из ДСП.