Олег. Путь к себе - Сабина Янина Страница 42

На удивление внешне огромный храм внутри оказался не таким уж большим и довольно тесным от столпившихся здесь людей. Я сделал несколько шагов и остановился, пройти дальше было невозможно. Впереди, насколько мог охватить глаз, я видел спины и головы людей. Люди стояли так тесно, что почти касались друг друга. Остро пахло потом неистово крестящихся и отбивающих поклоны поселенцев, ладаном и горящими свечами. И над всем этим бесконечно вскрикивающим: «Аминь! Аминь! Аминь! Господи помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй!», висел огромный купол с расписанным на нём голубым небом и разноцветными фигурками святых и ангелов. А прямо передо мной, перед всеми молящимися возвышалась стена, до самого потолка увешенная иконами в золотых и серебряных окладах, с которых строго и печально смотрели лики святых. «Да уж, – подумал я, – чему тут радоваться? Народ набился, как селёдка в бочку, и своей заунывной тоской кого угодно разжалобит. Интересно, а как же божественное просветление и радость мироощущения, дающая надежду, о которых так любят говорить верующие. Такое ощущение, что здесь каждый вспоминает свои самые горестные обиды и несправедливости, какие только с ними приключались».

От духоты, резкого запаха, от громких, постоянно повторяющихся и часто непонятных слов, от монотонности действий, а может быть от укоризненных взглядов икон у меня закружилась голова, и захотелось присесть. Я тихо пробрался к стене и опёрся, чтобы не упасть, и тут же почувствовал на себе укоризненные взгляды старушек, стоящих по бокам от меня. «Хоть бы скамейка какая была. Почему в храме нельзя присесть? А старушки-то вон какие сильные, часами могут стоять и хоть бы что. Надо на воздух, а то ещё грохнусь в обморок». Сознание моё мутилось, и я уже смутно осознавал, как кто-то подхватил меня под руку и повёл к выходу.

* * *

Пришёл я в себя на скамейке около храма и первое, что увидел – добрый сочувствующий взгляд. Так могут смотреть только очень близкие, родные люди. Так смотрел мой отец.

– Ну, вот и хорошо, вот и славно! – сказал седой старичок. Он стоял передо мной и держал мои руки. От него исходило такое дружеское тепло, что я подумал, что это оно привело меня в чувство, придало сил.

– Простите, что-то мне стало нехорошо.

– Ничего, это ничего. Бывает! Не расстраивайтесь. Вы должно быть в храме первый раз?

– Да, в первый. Знаете, как-то раньше не доводилось.

Старичок, улыбаясь синими прозрачными, как у ребёнка глазами, покивал.

– А сегодня что? Хотели исповедоваться и причаститься?

– Да, нет, – я запинулся. Неловко было признаться, что зашёл просто из любопытства, не хотел обидеть чувства монаха. – Я приехал из поселения при обсерватории. Настоятель прислал нас с Герасимом за продуктами. Герасим пошёл помолиться, да и я вот решил зайти, – почему-то постеснялся сказать, что я – ссыльный. Мне очень понравился старичок, и не хотелось упасть в его глазах.

– Понятно, понятно. Вы – Олег Иванов?

Я вздрогнул. «Похоже, тут все друг друга знают».

– Да, – и потупился я, как нашкодивший мальчишка, но неожиданно услышал:

– Рад познакомится. А я – отец Ануфрий – монастырский духовник.

– Вы меня простите, я вам помешал службу исполнять.

– Ну что вы, совсем нет! Сегодня отец Фивий на службе. Давайте я вас провожу в домик для гостей. Чаем вас напою. Хотите чаю?

– Спасибо! Выпил бы с удовольствием. А сколько ещё служба будет продолжаться, Герасим не потеряет меня?

– Не беспокойтесь, литургия ещё час будет длиться, а потом, я думаю, Герасим захочет исповедаться и причаститься. А в конце службы я пошлю за ним.

«Ну, это вряд ли, – подумал я, – помнится, причащаться нужно на голодный желудок, – мне вспомнилась Клео, она часто ходила в церковь и нас с Фёкой звала, но мы только посмеивались, – а утром-то Герасим уплетал завтрак за милую душу. Но не буду же тут сидеть до конца службы?», – и я пошёл с отцом Ануфрием.

***

Столовая для гостей оказалась светлой и чистой комнатой в одноэтажном домике с весёлыми занавесками на окнах, который прилепился к монастырской стене недалеко от ворот. Убранство её было простым. Два длинных деревянных чисто выскобленных стола с лавками стояли вдоль стен: напротив входа и слева; и четыре квадратных столика в середине. В стене же справа было вырезано большое окно от потолка до уровня пояса человека, с большой столешницей под ним. Оно отделяло столовую от кухни. Там виднелась огромная плита, установленная кастрюлями. Она, повидимому, топилась дровами, потому что из её середины вверх уходил дымоход. Железные полки с кухонной утварью по стенам да такие же железные столы под ними, вот и всё её убранство.

На половине кухни суетились монахи в таких же длинных чёрных балахонах-одеяниях, как и у отца Ануфрия, только сверху на них были надеты синие фартуки, а на голове поварские колпаки.

Один из них, должно быть старший, как по званию, если в монастыре есть звания, так и по возрасту, подошёл к окну, поклонился:

– Здравствуйте, отец Ануфрий!

– Доброго здоровья, брат Филимон. Как здоровье? Все ли хорошо?

– Бог милостив. Всё хорошо!

– Сегодня поселян много на литургии, помощь нужна ли?

– Благодарствую, отец Ануфрий, – Филимон снова поклонился в пояс, – справляемся с Божьей помощью.

– Вот и ладно. Будь добр, налей чаю страннику Олегу. Он устал с дороги. Позволь ему тут посидеть, отдохнуть и чаю выкушать.

– Всегда рады! – ответил Филимон и скрылся на кухне.

Отец Ануфрий взглянул на меня:

– Садитесь за любой стол, где больше нравится.

– Спасибо, отец Ануфрий, – и едва себя удержал от того, чтобы тоже не поклониться, как это сделал повар. «Вот ведь, не зря же говорят, что дурной пример заразителен», – усмехнулся я про себя, устраиваясь за одним из столиков. Уселся и глянул на монаха. Тот стоял передо мной, скрестив сухонькие, с набрякшими венами, руки на животе и серьёзно смотрел на меня. Только морщинки вокруг его внимательных глаз улыбались.

– Вам теперь, Слава Богу, получше?

– Да все хорошо, спасибо вам, извините, пожалуйста, за беспокойство.

– Ну, что вы! Какое беспокойство, – всплеснул он руками, – вам помощь была нужна, кто же мимо пройдёт!

Я промолчал, а про себя подумал: «Хм, да кто угодно пройдёт, все заняты только собой».

Отец Ануфрий улыбнулся, словно прочитал мои мысли, и добавил:

– Вот и славно, вы кушайте, отдыхайте. В соседней комнате есть библиотека, если захотите, то там можно отдохнуть и почитать. А я с вашего позволения должен идти на службу.

Поражённый я смотрел, как он, перед тем как пойти к выходу, поклонился мне в пояс. Почему-то вспомнились холёная рука Фивия, которую целовали поселенцы, получив благословение в доме у Глаши, его гордая осанка. «Вот ведь, монахи, а такие разные», – мелькнула мысль.