Что там, за дверью? - Павел Амнуэль Страница 43

Каррингтон поднял на меня взгляд и долго смотрел, J будто изучая и решая про себя, стоит ли открыть мне последнюю свою тайну, которую он хранил и надеялся оставить при себе.

— Да, — сказал он наконец, — вы правы, сэр Артур. Видите ли, я действительно вышел на пенсию, как уже говорил, но по возрасту мне еще оставалось несколько лет, и не было необходимости… Но после того, что произошло, я не мог оставаться… Начальство меня поняло и пошло навстречу…

Похоже, Каррингтон не мог собраться с мыслями или, скорее всего, в волнении позабыл слова, которые заранее подготовил для своей последней речи.

— Пожалуй, — сказал я мягко, вовсе не желая становиться свидетелем нравственных терзаний этого честного и, без сомнения, достойного служаки, чьи жизненные принципы в один прекрасный (или, скорее, несчастный) день оказались разрушены по его же собственной вине, — пожалуй, вы излишне щепетильны, дорогой Каррингтон. Я уверен, что в вашем поступке не было ничего предосудительного. Вы попросили Нордхилла вызвать дух вашей покойной супруги, ведь так? Вы попросили его сделать это, поскольку только он работал сам, без ассистента и публики, и вы, даже не веря до конца в его способности, все-таки питали — пусть очень малую — надежду на то, что у него получится…

— Господи! — с надрывным стоном проговорил Каррингтон и закрыл лицо руками. — Я и сейчас не могу понять, почему сделал это… Я пришел к нему в камеру и сказал… Он воспринял мои слова, как желание заключить сделку — я (он, видимо, так решил, хотя я не делал ему никаких намеков) облегчу его участь, помогу освободиться от судебной ответственности, а он… Я находился в таком нервном возбуждении, что мне и в голову не пришли те мысли, которые… Я думал: если он скажет «нет», я повернусь и выйду, но он только кивнул и сразу — будто общение с духами не составляло для него никакого труда и душевного усилия — начал задавать мне вопросы, показавшие, что он или действительно гениальный шарлатан, узнавший каким-то образом о моем прошлом такие факты, каких, кроме меня и моей любимой Пат, не мог знать никто, или… я не знаю… мне никогда не приходилось встречаться с подобным…

— Пат, — осторожно сказал я, подумав, что в волнении Каррингтон перепутал имена, — это ваша дочь, а жену вашу звали Эдит, верно?

— Да! Это меня и поразило, хотя в протоколах допросов содержались сведения именно о таком поведении подсудимого, но одно дело — читать и слышать, другое — столкнуться самому с таким странным… Вопросы задавала мне моя любимая Патриция — голосом этого молодого человека, никогда ее прежде не видевшего и не знавшего, что, когда Патриции было шесть (Эдит была еще жива, но уже тяжело болела и не вставала с постели), мы спрятали с ней в старом парке около дома красивую вазу с десятью фунтами золотом, это была такая игра, Пат верила, что если посадить деньги в землю, как семена, то со временем вырастет денежное дерево, и именно так люди становятся богатыми. Я объяснял ей, что это сказка, но детское сознание упорно держалось за свою фантазию, и я сказал: «Давай попробуем. Закопаем деньги в кувшине и подождем. Если за год…» — «За десять!» — потребовала Патриция, и я согласился. «Если за десять лет ничего не вырастет, то мы откопаем кувшин и купим тебе подарок». Я не стал продолжать, но Пат этого оказалось мало, и она продолжила сама: «А если вырастет дерево, то оно будет только моим, хорошо?» Понятное дело, я согласился, в тот же вечер мы закопали кувшин в саду со всеми предосторожностями — так, чтобы никому и в голову не пришло искать именно там.

— Десять лет, — повторил я. — Сейчас вашей дочери…

— Девятнадцать, сэр Артур.

— Значит, еще три года назад…

— Три года назад Патриция сказала, что деньги прорастают долго и надо подождать еще несколько лет. В последний свой день рождения она опять отказалась выкопать кувшин, сказав, что сделает это только в том случае, если финансовое положение семьи окажется настолько плохим, что иного выхода просто не останется. Я воспринял ее слова по-своему. Решил, что она давно рассталась с детскими иллюзиями, но ей не хотелось терять и эту сказку, пусть остается, дело ведь не в тех нескольких фунтах…

— Или она давно выкопала деньги, — пробормотал я, — и потратила в тайне от вас…

— Исключено! — воскликнул Каррингтон. — Вы не знаете Патрицию. Я уверен: кувшин все еще в том тайнике. Как узнал о нем Нордхилл, вот в чем проблема! Я спрашивал его о моей Эдит, а он вместо ответа задал вопрос мне — своим низким хриплым басом, но с интонациями Патриции, не узнать их было невозможно! «Отец, — сказал он. — Там, где ты сейчас, тебе не нужны деньги. Скажи, что ты сделал с кувшином, который мы с тобой закопали у стены старого парка?» Нордхилл не впадал в транс, не пытался изобразить умственные усилия, он смотрел мне в глаза и говорил: «Мне очень нужны деньги, сейчас такое время. Война… Скажи, куда ты дел кувшин? Я не спрашиваю: почему ты это сделал? Просто скажи: куда?» Нордхилл несколько раз повторил это «Куда?», а потом неожиданно покачал головой и сказал: «Извините, старший инспектор, но вам придется ответить, иначе…» — «Иначе…» — повторил я. «Иначе вашей дочери действительно не на что будет купить хлеб». — «О чем вы говорите? — возмутился я. — Моя дочь прекрасно живет, нам хватает не только на хлеб, но и на…» — «Патриция задала вопрос, — прервал он меня, — и пока не получит ответа, я, к сожалению, бессилен продолжить». У меня сложилось впечатление, что он шантажировал меня, хотел заключить какую-то сделку… Я покинул камеру, в смятении вернулся домой и за ужином попытался вскользь выяснить у Пат, не рассказывала ли она кому-нибудь о нашем общем секрете. «Нет, — сказала она, — никому и никогда. Отец, я даже ни разу не подходила к той стене и не подойду, если…» Она упрямо посмотрела мне в глаза, и я понял, что она говорит правду. Вот так, сэр Артур.

— Странно, — сказал я, — действительно, очень странно.

— На следующий день я отправился к комиссару и подал прошение об отставке. До пенсии оставалось всего несколько месяцев, меня не стали удерживать, и обида какое-то время теплилась в моем сознании. Нордхилла судили без моего участия, меня даже свидетелем не вызвали, и сейчас его лечат, а я… Я все время размышляю над произошедшим, прошлое и настоящее путаются в моей голове, а однажды, бродя по городу, я увидел в книжном магазине «Историю спиритизма» и «Новое откровение», я купил эти книги, прочитал их и решил непременно увидеть вас, потому что…

— Не продолжайте, дорогой мистер Каррингтон, — прервал я, положив ладонь ему на колено. — В какой лечебнице находится этот молодой человек?

— В Шелдон-хилл.

— Возможно устроить так, чтобы мы с вами посетили его и задали несколько вопросов?

— Думаю, да, — сказал Каррингтон. — Собственно, я и сам хотел… Но не считал для себя возможным. Это было бы… Но если такой человек, как вы, сэр Артур… Вы интересуетесь подобными случаями, и для вас будет совершенно естественно…

— Завтра, — сказал я решительно, — мы с вами отправимся в Шелдон-хилл. Далеко ли это от Лондона?

— Тридцать миль до железнодорожной станции Туайфорд.