Песня цветов аконита - Светлана Дильдина Страница 43

— Красиво тут, правда? Ты не покинешь нас зимой? На время холодов лесные духи засыпают или уходят в иную страну. А ты очень похож на них!

Иримэ сказала это, желая чуть-чуть поддразнить Йири. Она не ожидала, что юноша ответит всерьез.

— Меня так долго убеждали в том, что я не совсем человек, что я поверил. — Он положил ладони на резные перила. Солнце, оранжевое, просвечивало сквозь почти черное кружево листвы.

— Значит, я буду таким. Одним из тех, о ком рассказывают в сказках.

— Добрым? Или, быть может, страшным? — с мягкой улыбкой спросила дама.

— Неважно. Таким, каким нужно. Это место красиво, — продолжил он чуть погодя. — Пусть оно заберет мою тень.

— А как же твой господин? — Иримэ завернулась в накидку, словно озябла.

— Он хочет этого.

Йири оторвал взгляд от вечернего солнца, чуть нагнулся вперед, сжав крепче перила.

— Слушайте, госпожа!

Вечернее разноголосье цикад и сверчков заполняло сад. Йири продолжил:

— Нет. Я не чувствую себя человеком. Только таким, как они…

— Все никак не забудешь, что носил знак Исполнения?

— Разве это можно забыть? И — разве нужно? Даже если я посмею забыть, мне напомнят.

— Мальчик… тебе может напомнить что-либо только один человек. А он сам возвысил тебя.

— И кто же я? — донеслось до ее слуха — слова прилетели такие тихие, будто остерегались сами себя.

Иримэ призадумалась. Потом заговорила медленно, подбирая слова.

— Сиин — только слуги в личных покоях и украшения. К ним нет ревности. Если бы ты вышел не из Дворца Лепестков… весь двор страшно завидовал бы тебе.

— А теперь? Я больше не ношу треугольник из яшмы.

— Да. Но хотя двор уже узнал твое имя, он еще не понял, кем тебя считать. И… господин наш, боюсь, не знает тоже. Но ты не бойся. Верю, он поступит с тобой справедливо.

Она сжала висок, отодвинув украшение — розетку.

— Я не боюсь, госпожа.

— Ты расскажешь мне о себе? Я уже давно этого жду. — В ее тоне послышался мягкий упрек.

— Да, госпожа.

Она повела Йири в беседку, похожую на окаменевшую розовую медузу. Села на подушечку темного бархата, принесенную девочкой. Указала Йири место рядом с собой. От Иримэ пахло дождем и сливой, щека ее, гладкая, упругая, словно у ребенка, оказалась совсем рядом со щекой Йири. В сумерках разговаривать было проще — но дама распорядилась зажечь маленькие светильники в форме полураскрывшегося листа. Йири начал говорить — неуверенно, опасаясь, что эта красивая женщина, которая всегда вела себя как друг, оскорбится и уйдет, услышав, откуда он. Но та лишь тихонько смеялась — серебристо, как горный хрусталь в ее украшениях.

— Ты невероятно удачлив, мальчик. Я поражена. Какая звезда стояла над твоей колыбелью?!

Йири вздохнул. Иримэ не отвернулась — но она думает лишь об удаче. А те, кто дал ему жизнь, кто растил его — пыль для управляющей Желтым Дворцом. Она искренне рада за Йири, не думая, сколько он потерял…

* * *

Он видел ее мельком, сквозь изгородь в Нижнем парке. В светло-голубом гэри, с русыми волосами. Он замер, и воздуха не хватило на вдох. Потом осознал, что это — другая. Не Лин. Совсем не она. Ее заплетенные волосы украшали синие цветы, похожие на мохнатые ночные снежинки. К ней подошли еще девушки, и она совсем затерялась в смеющейся стайке. А потом позвали его.

Скоро Йири узнал, как ее зовут. По странной прихоти кого-то из Бестелесных имя оказалось похожим — Лаин. Лаин из семейства Тинэ, дочь чиновника — архивариуса невысокого ранга, лишь за высокую честность и знания удостоенного вызова в Сиэ-Рэн и поселенного на время выполнения порученного в маленьком павильоне недалеко от пустующего Жемчужного дворца.

Конечно, девушки вряд ли сошли бы и за сестер. Круглолицая Лин — и Лаин с худым, острым лицом. Лин, дитя, лесной цветок, распускала русые волосы — а у Лаин они были убраны в косы.

Лин улыбалась — Лаин опускала глаза. И все же…

Что-то было в них общее. Вероятно, только для Йири. Но, видя ее, он странным образом видел и огромные ясени, озеро со светлой водой, журавлей-тэммоку, кричащих прощальную песнь, и не было в этих картинах боли, только блики от крыльев, листья и рябь на воде.

Сначала он только следил за ней. Потом, одевшись так, чтобы Лаин не поняла, кто он, покинул разрешенную ему часть сада и оказался возле ее павильона, в маленьком дворике, образованном высокими кустами жасмина.

— Госпожа…

Лаин испуганно обернулась. Голос чужой. Здесь появлялись только подруги и слуги, знакомые отца подходили с другой стороны. А этот не был похож ни на слугу, ни на господина. В темно-зеленом и сером, волосы свободно подхвачены сзади — такую прическу любит молодежь разных рангов Двора.. Он принес ей письмо?

— Нет, госпожа Лаин, — он понял невысказанную мысль. — Я просто хотел видеть вас.

— Кто вы?

— Я… живу здесь, — отозвался, явно не желая называть имени.

— Но как я могу разговаривать с тем, о ком ничего не знаю? Это не подобает девушке при Дворе, даже при том, что отец мой не знатен, — холодно сказала Лаин.

— Почему? Я не прошу у вас ничего, кроме слов.

Девушка растерялась. Потом природная мягкость взяла верх.

— Но… мне нечего сказать вам.

— … Жаль, если это правда, — он очень внимательно, чуть искоса посмотрел на нее, словно пытался найти в ее облике какие-то другие черты.

— Почему? — невольно она заинтересовалась.

— Вы… совсем другая. — Он перевел взгляд на клонящееся к закату солнце, кажется, испугавшись, что слишком пристально смотрит на девушку.

— Разве вы знаете меня? — удивилась Лаин.

— Я видел вас здесь раньше.

— И что же? — спросила она, готовясь услышать лестную фразу.

— Вы похожи на голубую рыбку-плотвичку, пойманную в горной реке и выпущенную в золотое озеро дворца. Им не надо быть здесь, тут разводят совсем других рыб.

— Как странно, — чуть смущенно улыбнулась Лаин. — Я никогда не была в горах, но… я и вправду среди здешних красавиц, как маленькая неяркая рыбка. Я плохо владею искусством письма, почти не умею петь и до сих пор не знаю, как правильно вести беседу. Наверное, отец разочарован своей дочерью.

— Вы так думаете? А мне кажется, он очень любит вас. Неужели человек выберет розу только за то, что она большая и красная, и не посмотрит на майник, потому что он белый и не сразу заметен?

— Конечно же, нет, — Лаин вновь улыбнулась застенчиво. — Майник всегда был символом нежности. Хотя он и мал…

Розоватое облачко набежало на солнце.