Инкубус - Михаил Зуев Страница 44

В гостинице Кадри достала визитку Иня и полезла в интернет. Андрей открыл коробочку – там лежал предмет, напоминавший обыкновенный внешний аккумулятор для телефона. Андрей попытался найти на его поверхностях какие-нибудь кнопки или другие органы управления, но тщетно. Матовая, приятная на ощупь, однородная поверхность. Разве что тяжеловат – граммов двести, а то и триста.

– Смотри, что я нашла!

– Ну?

– Я сначала подумала, что его имя Инь – это как «инь и ян» [49].

– А разве не так?

– Вот в том-то и дело, что нет! Смотри, как записывается «инь-ян»!

На экране возни кли два иероглифа:

– А теперь смотри, как у него на карточке написано!

Андрей перевел взгляд с экрана на стол.

– Точно, другое начертание! А что это означает?

– Это означает, что его имя переводится как «наследник».

– Каа, подвинься на секунду! – Андрей склонился к клавиатуре. – Дай, я тоже одну вещь проверю.

В браузере на экране сменилась страница. Андрей ошалело смотрел на Кадри.

– Что? – спросила Кадри и осеклась, взглянув на экран.

О́лаф – имя (в переводе со скандинавского – «наследник»). Происходит от древнескандинавского Óláfr/ Ólafr. По другим источникам, данное имя произошло от соединения древнескандинавских корней: anoleifr или ano, означающих «предок», «пращур», и leifr, в значении «остающийся» либо «следующий», «последующий», «ведущий (свой род)». Таким образом, общий смысл имени – «последователь своих прародителей» или «сын своих предков».

Прежде чем заснуть, лежали, обнявшись.

– Чего молчишь? – прошептала Кадри, уткнувшись носом в колючую щеку.

– Думаю.

– О чем?

– Понимаешь, я столько лет считал, мы делаем что-то особенное. Что в том, что мы делаем, есть смысл. А получается, что это не прорыв, а еще один путь в никуда. Я думал, они наши старшие друзья, думал, они хотят нам добра, они болеют за нас, а получается…

– Что, милый, нелегко осознать себя в мире, где бог умер?

– Фатально, Каа.

– Слушай, а почему мы должны верить этому Иню? В конце концов, его роль утилитарна. Они должны были отдать нам коробочку – они ее отдали. И всё, и хватит – и с нас, и с них.

– Тогда зачем ты с ним разговаривала?

– Да просто из интереса. Всегда важно оценивать ситуацию с разных сторон.

– Как ты думаешь, а кто они, эти «наследники»? Что они наследуют?

– Андрюш, мне плевать. И на них, и на их наследие. У тебя и у меня есть совесть. Если бы мы делали что-то не то, она давно бы дала нам знать. Я люблю тебя – и если космос не отвечает на мои вопросы, ответит любовь – любовь ведь тоже космос, только другой. Кто бы там ни держал всю эту сцену. Кто бы там ни определял правила игры. В чем Инь прав, так это в том, что нам Творцом дана свобода воли. И никто не может ее у нас отобрать. Хозяева игры все правильно рассчитали – злоба, атомизация, разобщенность, зависть, подлость, глупость – и живите с этим, как можете. Они только одного не учли. Они на этом прокололись и потому никогда не победят. Их казино не выиграет.

– Ты о чем?

– Кажется, я поняла, каково главное следствие из принципа свободы человеческой воли. Это следствие – любовь. Любовь человека к человеку и к окружающему миру. Весь мрак, морок и пелена – они спадут, потому что есть мы. Потому что мы любим! А еще я знаю второе следствие из принципа свободы воли.

– Какое?

– Бог жив. Мы его дети. Доказательств не требуется. Делай, что должен, и будь, что будет. Все вместе, друг с другом – тогда нас не согнуть. И никакой катастрофы не случится! Верь мне.

– Да уж, всякого разного наприключалось с тобой за тридцать-то годков! – Слава открыл тяжелую дверь кабинета, махнул рукой, пропуская Дока вперед. – Ты сам доволен?

Док, только что закончивший длинный рассказ, утвердительно кивнул.

– Ну, это самое главное. И еще такое же, вот не меньше, главное, что три десятка лет минуло, а мы с тобой живы; что характерно, здоровы и в твердом разуме.

– Да у меня, вроде, «Альцгеймера» не было в роду, господь миловал, – Док уселся в глубокое кожаное кресло напротив окна.

За солидной дубовой двухстворчатой рамой багрянцем встречала осень роща, в отдалении угадывались очертания пруда. Вечерело солнечно и уютно. Короткая прекрасная пора, когда еще тепло и не знаешь, а вдруг – и ночью пойдет первый снег. «Если б знали вы, как мне дороги…»

– Слав, ну, теперь твой черед. Колись давай. Наверняка тоже не сидел на жопе.

Дверь кабинета резко, хлопком, открылась, шлепнувшись об ограничитель. Влетевшая мелкая блондинистая девчонка лет пяти с разбегу плюхнулась на Славины колени. Похожий на нее как две капли воды мальчишка, бежавший следом, резко затормозил, не удержался на ногах и спикировал на ковер между креслами и диваном.

– Па-а-ап, скажи ему, пусть отстанет!

– Что не поделили? – пытаясь выглядеть строгим отцом, спросил Слава.

– Он у меня планшет отобрал! – пропищала девчонка.

– Георгий, зачем тебе ее планшет? – грозным голосом, едва сдерживая смех, изрек Слава, поворачиваясь к сыну. – У тебя своего нет?

Покрасневший Георгий молча сопел, пряча за спиной недвусмысленно сжатый кулак. Славе кулака было не увидеть, а Док, оказавшийся за спиной Георгия, заулыбался. Ольга вошла в кабинет следом:

– Что вы опять не поделили? А ну-ка, марш отсюда! Не видите, папа занят!

– Вот и на тебе, близнецы, а какие разные. Слушай, а ведь, когда мы с тобой расстались, моя жена еще не родилась! – рассмеялся хозяин дома вслед двум молодым поколениям новой семьи.

Док разглядывал обстановку кабинета. Такого жесткого кичёвого ампира он не видел давно – сам, предпочитая простоту без излишеств, свои места обитания обставлял в хайтеке.

– Мебель оцениваешь? – поинтересовался Слава. – Да, изящного мало. Но это все не мое.

– Как – не твое?

– Да так! Я дом купил целиком, со всем, с мебелью, с посудой, со скатертями и простынями, с засоленными огурцами в погребе и с двумя автомобилями в гараже. Купил, думал, это поменяю, то, а потом как-то лень взяла, да и Ольге не особо интересно дизайном заниматься – две детские нормально сделала, ну и хватит.