Зеленый Марс - Ким Стэнли Робинсон Страница 44

Для Сакса это было ясное описание самой жизни, которая продолжает бороться с энтропией. Он протянул Энн руку, надеясь, что она согласится, по крайней мере, с парадигмой их спора, с определением конечной цели науки. В конце концов, они оба являлись учеными, а Марс – их совместное исследование…

Но она лишь проворчала:

– Похоже, вы разрушаете поверхность целой планеты, возраст которой составляет почти четыре миллиарда лет. При чем здесь наука, если вы возводите на Марсе тематический парк?

– Мы используем науку ради определенных ценностей. Тех, в которые я верю.

– И в которые верят транснациональные корпорации.

– Ты права.

– Разумеется, – язвительно откликнулась Энн. – Это им, конечно, поможет.

– И всему живому.

– Если только не убьет. Поверхность планеты дестабилизирована, каждый день случаются оползни.

– Верно.

– Они уничтожают растения. Убивают людей. Постоянно.

Сакс убрал руку, и Энн вскинула голову, уставившись на него.

– Необходимое убийство? Каким ценностям оно служит?

– Нет! Ты упомянула о несчастных случаях, Энн! Людям нужно держаться подальше от оползней и подождать.

– Обширные регионы превращаются в грязь, они будут полностью затоплены. Мы говорим о половине планеты!

– Вода стечет вниз. Образуются бассейны.

– Но земля-то будет затоплена, – упорствовала Энн. – И вот она – совершенно другая планета! Грандиозная ценность, как же!.. Но еще живы люди, которым дорог истинный Марс! Мы будем бороться с вами, на каждом шагу.

Он снова вздохнул.

– Очень жаль. В данный момент биосфера поможет нам больше, чем транснационалы. Они руководят из городов под куполами и разрабатывают поверхность при помощи машинерии, пока мы прячемся и выживаем. Столько усилий потрачено впустую, Энн, а ради чего – ради того, чтобы наши секреты никто не выдал! Если бы мы могли жить на поверхности, сопротивлению стало бы легче.

– Любому, кроме Красных.

– Да, но в чем смысл?

– В Марсе. В месте, которое ты никогда не знал и толком не видел.

Сакс посмотрел вверх, на высокий белый купол, чувствуя недомогание, словно после внезапного приступа артрита. Спорить с ней оказалось бесполезно.

Но что-то внутри заставляло его продолжать спор.

– Послушай, Энн. Я выступаю на стороне тех, кто придерживается модели с минимальными условиями для выживания человека. Надо учитывать, что пригодная для дыхания атмосфера не поднимается выше двух-трех километров над поверхностью планеты. Выше данного уровня она окажется слишком разреженной для человека, там вообще не будет особой жизни, только высокогорные растения и крошечные микроорганизмы, невидимые невооруженным глазом. Вертикальный рельеф Марса настолько велик, что над атмосферой останутся обширные нетронутые участки. Подобный план кажется мне разумным. Он выражает понятный набор ценностей.

Она отвернулась. Это причиняло ему боль, настоящую муку. Однажды в попытках понять Энн, суметь говорить на ее языке Сакс провел исследование в области философской науки. Он изучил изрядное количество материалов, концентрируясь преимущественно на этике земли и дихотомии «факт-ценность». Хотя очевидной пользы тут не было: в стычках с Энн ему никогда не удавалось использовать полученную информацию с толком. Сакс помотал головой, стараясь отвлечься от ноющей боли в мышцах, и вспомнил кое-что из трудов Куна, когда тот писал о Пристли. Ученый, продолжающий упорствовать после того, как вся его отрасль науки сменила парадигму, может казаться идеально логичным и рассудительным, но в силу самого факта перестает быть ученым. Если нечто подобное случилось и с Энн, то в кого же она превратилась? В контрреволюционера? В пророка?

Она и впрямь напоминала пророка: суровая, изможденная, злая, неумолимая. Она никогда не изменится и никогда не простит его. Он хотел рассказать ей все: о Марсе, о Гамете, о Питере… о смерти Саймона, которая терзала Урсулу даже сильнее, чем Энн… Но это было невозможно. Именно поэтому он частенько принимал решение вообще не разговаривать с ней. Было слишком больно – никогда не приходить ни к какому итогу, сталкиваться с неприятием в лице того, с кем он знаком не меньше шестидесяти лет. Сакс использовал разумные и логические аргументы, но ни разу не добивался результата. Он знал, что с некоторыми людьми всегда можно зайти в тупик, но понимание этого не спасало. А самым удивительным оказался психологический дискомфорт, порожденный отсутствием эмоционального отклика.

На следующий день Энн уехала с Десмондом. А вскоре Сакс отправился с Питером на север в одном из стелс-самолетов, в которых Питер летал по Марсу.

Маршрут, проложенный Питером до Берроуза, провел их над Геллеспонтскими горами, и Сакс с любопытством разглядывал гигантский бассейн Эллады. Они мельком заметили край ледяного поля, покрывавшего Лоу-Пойнт, – белую массу на черной как ночь поверхности, – но сам Лоу-Пойнт оставался вне пределов видимости. Увы, Сакс так и не смог увидеть, что стало с мохолом Лоу-Пойнта! Мохол достиг тринадцати километров в глубину, когда его заполнил поток, а значит, вода на дне с высокой долей вероятности оставалась достаточно теплой и могла подняться на значительную высоту. Возможно, ледяное поле в действительности являлось морем, покрытым твердой коркой, свидетельства чего можно было бы наблюдать на его поверхности.

Но Питер не стал менять маршрут, чтобы предоставить Саксу лучший обзор.

– Заглянешь туда, когда будешь Стефаном Линдхольмом, – сказал он, усмехнувшись. – Сделай это частью своей работы для «Биотика».

И они полетели дальше. Ночью они приземлились на разбитых холмах к югу от равнины Исиды, на высокой стороне Большого Уступа. Сакс направился к входу в туннель, через который выбрался в служебное помещение на вокзале Ливия, маленьком железнодорожном комплексе на пересечении линии Берроуз-Эллада и недавно проложенной ветки Берроуз-Элизий. Когда подошел очередной поезд в Берроуз, Сакс выскользнул из-за двери и присоединился к толпе. Он доехал до главной станции Берроуза, где его встретил парень из «Биотика». Тогда-то Сакс и стал Стефаном Линдхольмом, впервые прибывшим в Берроуз и на Марс.

Тот сотрудник из «Биотика», кадровый секретарь, сделал Саксу комплимент по поводу его ловкой походки и повел в квартиру-студию на горе Хант, неподалеку от центра старого города. Лаборатории и офисы «Биотика» расположились у подножия горы, а их панорамные окна выходили на Парк-Канал. Только такой дорогой район и мог подойти ведущей в проекте терраформирования биоинженерной компании.

Из окон офиса «Биотика» Сакс видел обширную часть старого города. Сперва он решил, что здесь почти ничего не изменилось. Правда, спустя минуту он понял, что ошибся. Теперь стены горы еще гуще прочерчивали стеклянные окна. Четкие горизонтальные линии медного, золотого, металлически-зеленого или синего цвета буквально бросались в глаза, и казалось, что в горе пролегали слоями по-настоящему удивительные минералы! Исчезли и купола, покрывающие холмы-останцы. Сейчас здания привольно раскинулись под гигантским куполом, который укрывал девять холмов и даже ближайшие окрестности. Развитие технологии достигло нереальных высот – купола могли укрывать обширный мезокосм! Сакс слышал, что одна из транснациональных корпораций собиралась укутать подобным образом даже каньон Гебы, проект, однажды предложенный Энн в качестве альтернативы терраформированию (альтернатива, над которой Сакс тогда посмеялся). А сейчас ее претворяли в жизнь! Никогда не стоит недооценивать потенциал материаловедения, сейчас это стало очевидно.