Двоепапство - Владимир Поляков Страница 45

- Враждебный церкви ресурс!

- Вот потому о нём и не должны будут знать простые люди. Вместе с тем никто из церковных иерархов, помимо тебя, отец, к этому также не должен быть причастен. Зато мои тамплиеры – это дело другое. Не все, понятное дело, только избранные. Очень уж удобно скрывать за ложными обвинениями прошлого, которые нам удалось высмеять, малую частицу правды. Мы сможем играть сразу на двух шахматных досках. На обычной, как Орден храма, защитники веры и знамя Крестовых походов. А ещё на второй, как скрывающиеся за туманной дымкой покровители того самого культа, которому только предстоит получить название… хотя собственные «святые книги» у него уже есть.

- Я читала, - радостно воскликнула Лукреция. – Чезаре хорошо пишет! Убедительно так, образно! Многие усомнившиеся в вере отпадут от неё окончательно, но отпав… останутся под нашим же, Борджиа, влиянием. Indaemonedeus! Алхимики не зря это говорят.

В дьяволе бог. Ну что тут сказать, истина в сем изречении действительно имеется.Вот и Родриго Борджиа, выключив Папу Римского и включив собственно Борджиа, капитально так призадумался. Это раньше, год-два назад, не говоря уж о совсем прошлых временах, подобное бы вызвало у «отца» разрыв шаблона. Сейчас уже нет. Шаг за шагом, ступень за ступенью, но от типичного для конца XV века образа мыслей все тут присутствующие давно ушли. Я так и вовсе по уважительным причинам близок не был, ну да то отдельный разговор. Разговор, который никогда не будет начат, ибо нефиг даже самым тут близким людям знать мою главную тайну. У каждого демона есть собственный ад, куда нет доступа даже Люциферу.

Родриго Борджиа думает, мы тем временем ведем беседу о культах и их возможном влиянии, вояки с флотскими спорят о плюсах и минусах ракетного оружия… Лепота! И в голове есть место для мыслей.

Мысли. Они вообще в большом количестве внутри черепа копошатся. В том числе о том, что Отто Виттерштейн, несмотря на сказанное недавно тут присутствующим, всё ж малость напакостил своим порывом «старого, опытного камикадзе». Я то планировал привязать убийство Крамера и других инквизиторов к культу через сеть слухов и сплетен. Подкрепив оные несколькими иными громкими и показательными устранениями авиньонских святош из числа особо мерзких. А попутно распространять специально созданные Книги Тайн, Времён и Гордости, долженствующие стать идеологическим фундаментом здешнего демонопоклонничества. Название опять же придумать, хотя варианты вроде Храма Бездны или Церкви Проклятых уже крутились в голове. Ан нет, не сложилось из-за естественного душевного порыва одного из тех, кто планировался на роль лидера культистов. Впрочем…

Как говорится, и в Инферно есть свои собственные герои. Первым таким и стал Отто Виттерштейн. Называть его мучеником не стоило, поскольку это бы противоречило самим основам создаваемого культа. Не смирение, не готовность просто умереть, а исключительно смерть с целью, забрав с собой врагов… да и то лишь в случае, когда не имеется другого выхода. Очередной вариант смертника-шахида интереса не представляет по причине своей тупиковости.

Есть и ещё одна тупиковость. Не для всех и даже не для многих, но для очень интересной прослойки людей. Тех самых, которых совсем скоро, в силу сразу множества причин начнёт не устраивать не только мракобесный авиньонский Святой Престол – он уже очень многих выбесил – а и христианство как таковое. Проводимыми тут, в Риме, реформами процесс можно ослабить, замедлить, но не развеять. Слишком уж несовместимо с менталитетом наиболее пассионарной части европейцев всё это смирение, заповеди и тому подобная жиденькая похлёбка. Следовательно, нужен специальный отводной канал, что будет изымать наиболее непримиримо настроенных. Но не кострами, темницами и прочими методами, а совсем-совсем иными. Ага, созданием тайной параллельной структуры, которая будет однозначно вне контроля церкви, но в то же время связана с тамплиерами. Тайно, само собой разумеется… довольно длительное время уж точно. А потом будет видно, какой сложится расклад. Но этого я Родриго Борджиа никогда не скажу. В отличие от той же Бьянки, Лукреции, может Мигеля. Сдаётся мне, что уж эта троица уже в состоянии воспринять даже такие мои мысли, рассчитанные не на годы. а на пару десятков лет вперёд как минимум.

Интерлюдия

Османская империя, Стамбул, октябрь 1496 года.

Переход от величия к упадку далеко не всегда занимает долгое время. Порой подобное видно всем, порой лишь тем, кто умеет пользоваться своим разумом. Но вот происходящее в Османской империи являлось очевидным как для самих османов, так и для появляющихся там иностранцев. Война с коалицией стран, участвовавших в очередном – и на сей раз более чем успешном – Крестовом походе оставила на теле империи настолько глубокие раны, что они обильно кровоточили и отнюдь не собирались закрываться. Потери земель, вынужденное унижение при подписании мирного договора, потеря практически всего флота и почти полностью прервавшееся сообщение с другими странами морскими путями. Любое из перечисленного по отдельности ещё можно было пережить без далеко идущих последствий, а вот всё сразу…

Отсюда и нависшее над столицей империи тягостное уныние. Несмотря на все усилия самого Баязида II и сохранявших ему верность людей, переломить ситуацию у них так и не получалось. Немного помогали подачки нужным людям, но именно что немного. Глава дома Османа хорошо знал свой народ, особенно те его стороны, которые могли как помочь, так и принести череду несчастий,

Основным поводом для тревоги для султана являлось его собственное положение на троне. В Османской империи с самого её основания сложилось так, что если сидящий на троне ослабел, пошатнулось его доселе устойчивое положение – тогда следует опасаться всего и всех и даже от собственной семьи может последовать удар в спину. Особенно от семьи! Вот потому Баязид II, готовясь к совместной с франками войне с мамлюками, не забывал посматривать по сторонам, отслеживая движения каждого из своих сыновей, да и их матерей из поля зрения старался не выпускать. Оставшихся сыновей, потому как одного из них, самого опасного и властолюбивого, ему уже пришлось принести в жертву. Тайно, конечно, потому как открытие сего события, вынесение его на потеру простым правоверным было бы… опасным. Так что знали об этом очень и очень немногие. К примеру, находящийся сейчас пред его очами великий визирь Херсекли Ахмед-паша, к тому же женатый на родной сестре султана. Он вообще был в числе тех, кому было известно почти всё.

Опасался ли Баязид II предательства с его стороны? Остерегался, конечно, но менее, чем со стороны прочих, потому как не мог себе представить выгоды в том самом предательстве. Вот если таковая появится – тогда другое дело. Но пока… Пока он ему почти верил. Оттого и делился собственными тревогами, касающимися многочисленных отпрысков. Шесть взрослых сыновей, шесть тревог. Особенно с учётом того, что сейчас все они собирали войска для предстоящей войны, целью которой являлось восстановление пошатнувшегося величия империи. А собранные сыновьями султана войска, они ведь именно ими собирались, а значит и преданность таковых под большим вопросом. И тень покойного Селима, вновь поднявшаяся прямиком из могилы! Нехорошо так поднявшаяся, опасно лично для него, Баязида II.