Эпицентр - Евгений Филенко Страница 45

Но чтобы параллельно сосуществовали несколько равно разумных видов!

Быть может, это лишь произвольно сделанное сечение здешней экологической пирамиды… Но что же тогда на ее вершине?

Кратов брел по лесу, волоча за собой сумку. Ему было тошно. Хотелось лечь и не вставать больше. К тому же он выпил почти всю воду и сжевал половину запаса концентратов. И хотя у скафандра все было в порядке с термоэлементами, предательский нервный озноб уже угнездился где-то между лопаток.

«Это мне одному не по зубам, — думал Кратов. — Надо ждать ксенологов. Сесть в теплой и светлой кают-компании, выпить горячего — самого горячего на этой планете! — кофе, и пораскинуть мозгами, что же мы можем сделать для этого ненормального мира. Нужно много горячего кофе и много ясных мозгов. Голова хорошо, а много — лучше. Много голов… с серьгами из граненых самоцветов в ушах…»

Похоже, от переутомления у него начинался бред.

… Лес был чужим, враждебным. Он не хотел принять пришельца за своего. Он даже не хлестал его ветками по лицу — брезговал, должно быть Только ветер стонал в голых кронах на громадной высоте…

— Не могу больше, — сказал Кратов этому чужому лесу и присел, навалившись спиной на черный, в вековых наплывах смолы ствол.

Глаза его закрылись.

… В голове кружились и вспыхивали картинки виденного, словно в волшебном фонаре. Гудели отходящие в покое мышцы, липкая слабость зарождалась где-то глубоко внутри, оттуда распространяясь по всему телу. «Не спать. — шевелилась приблудная мысль. — Вызвать Чу-до-Юдо… Чудушко, ау-у… Не отвечает: чересчур далеко, чтобы уловить мои квелые мысли. Тогда кликнем его по браслету… Поднес добрый молодец к побитой роже браслет, свистнул-гаркнул… и встал перед ним богатырский конь как вкопанный…» Но сил уже не оставалось, и рука, налитая проклятой слабостью, до лица не дошла.

Кратов все же разлепил веки.

Отовсюду, из-за деревьев, между кочек, к нему струился плотный белый туман, всплескивая фонтанчиками и бурунясь уже возле самых ног.

Туман — значит сырость… Кратов поднатужился и подобрал ноги. Но язычок белого киселя упруго толкнул его в колено и пополз по бедру, теплый и тяжелый «Вот же гадость…». Кратов смахнул его с ноги, по язычок не обиделся и вернулся. Настырный такой язычок, если чего захотел, так непременно добьется… и он снова пополз по ткани скафандра, а другие такие же язычки обтекали ствол со всех сторон, мягко, но настойчиво ложась на спину, на плечи, втягивая в себя руки, словно болотная трясина, словно желе… Скользкое щупальце смазало Кратова по щеке и перевалилось ему на грудь, нырнуло в сумку похозяйничать, захлестнуло ее белой пленкой, под которой немедленно затеялось активное шевеление и бурление. И неожиданный покой поглотил усталое тело Кратова, потому что никто и ничем ему особенно не угрожал… а что до резвящегося вовсю белого месива, то пусть его резвится… ползает по скафандру, обнюхивает, ищет что-то… вреда от него никакого, пошарится себе и уйдет своей дорогой… все едино выше плеча оно не поднимается, слизким коконом собравшись вокруг, волнуясь и пуская пузыри… а вот ему уже и наскучило это развлечение, и тесто сползло, расступилось и, умиротворенно чавкая, побулькало прочь, белыми ручейками заструилось по земле, пропало, ушло между корней, и нет ничего, как ничего и не было…

И тогда Кратов очнулся.

Он чувствовал себя превосходно, и в мыслях не было раскисать, разнюниваться — а уж тем более вот так бездумно валяться под деревом, разметав конечности.

«Я же хотел вызвать Чудо-Юдо», — вспомнил он, пружинисто вскакивая на ноги и поднося к лицу браслет… точнее, то место, где ему положено было находиться.

Сам браслет на запястье начисто отсутствовал.

Ошеломленный Кратов торопливо огляделся. Что-то блеснуло во взъерошенном мху подле его ног. Браслет-то, что от него сохранилось: горстка пластиковых и керамических деталюшек. Да еще брелок-дракончик из черного дерева, странная память о поземельях сумасшедшей планеты Финрволинауэркаф.

Кратов присел, чтобы рассмотреть поближе, что же стряслось с его браслетом… и почувствовал, как по спине и подмышками мягко разошлись швы его непроницаемого для всех видов внешних воздействий «конхобара комфорт». Все еще ничего не соображая, он сунулся в сумку, и его пальцы коснулись чего-то несуразного, ощетинившегося бестолково торчащими усиками мертвых мнемосхем. Это были останки лингвара «Портатиф де люкс», некогда умного и надежного прибора, теперь же обратившегося в пародию на первые эксперименты юного техника.

Прошло еще несколько минут, наполненных суетливыми метаниями и перетряхиванием содержимого сумки, прежде чем Кратов, придерживая подбородком расползающийся в лоскутья скафандр, внезапно осознал, что из всей его экипировки совсем исчезли металлические элементы. «Чертово тесто, — подумал он, роняя из рук бесполезную сумку. — Какая-то металлоядная тварь с диким метаболизмом. Без шума и суеты сожрала весь мой наличный металл и удрала. Гадина…»

А спустя мгновение он понял, что остался без связи. Совершенно один на холодной, враждебной планете, битком набитой разумными плотоядцами, готовыми убить его, загипнотизировать, запороть каменными ножами. Один — безоружный, голый и физически опустошенный.

И наконец наступила ночь.

Кратову казалось, что он возвращается — уверенно-скоро и правильной дорогой. В конце-то концов, он не так уж и далеко убрел от Чуда-Юда!.. Но хотя лес, как и ожидалось, закончился лысой равниной, однако памятного озера, где его могла приманить сияющим взглядом страшная змеедева, не оказалось. Тогда Кратов решил идти вокруг леса, надеясь рано или поздно набрести на знакомую местность. Между тем, темнело гораздо скорее, чем хотелось бы, а холод лез вовсю через растрескавшиеся подошвы ботинок, некогда сработанные из металлопласта, вползал между разошедшихся швов «конхобара». Кратов сцепил зубы и ускорил шаг, не переставая воображать, что вокруг него теплая июльская ночь и ему жарко, жарко, жарко… Он с удовольствием побежал бы, но знал, что тотчас же лишится обуви — а хождение босиком по снегу не слишком-то его соблазняло.

«Чудо-Юдо! — звал он мысленно. — Откликнись, Рыба…» Но биотехн молчал: слишком велико было до него расстояние.

Над вершинами деревьев лениво всплыла луна — маленькая, тусклая, пыльно-красного цвета. Не было ни ветра, ни снегопада. На темно-лиловом небе понемногу разбрелись тучи и россыпью проступили чужие созвездия. Ландшафт преобразился, обрел колдовской вид. На этой зачарованной равнине хорошо всевозможным ночным чудищам подстерегать добычу. Например, одинокого, задыхающегося от усталости и отчаяния ксенолога. Напасть на него, повалить, впиться клыками в горло и мигом высосать всю кровь…

Кратов потряс головой, чтобы избавиться от наваждения. Но детские страхи, ненадолго отлетев, тут же вернулись с удесятеренными силами. Ведьмы, черти, упыри из полузабытых сказок обступали маленького перепуганного человечка, неровным шагом пересекавшего припорошенную снегом и подсвеченную слепой луной равнину. Они крались по его следу, хоронились за бугорки, таились между деревьев недалекого леса. Они алчно щелкали зубами и облизывались раздвоенными змеиными языками, с которых капала ядовитая слюна.