Коммутация - Леонид Каганов Страница 45

— Стоять, сволочь! — закричал я. — Стоп! Где граница? Нам осталось сколько? Три часа, да? А если бы осталось три дня?

— Я мать с отцом убил три дня назад.

Я на миг осекся, но продолжил:

— Ну и хрен с ними, я не об этом…

— Не хрен, — строго поправил Олег, достал пистолет и навел дуло на меня. — Не хрен. Понял? Скажешь еще раз — избавлю.

— Да не о том речь, — отмахнулся я, — где граница? Не три дня, а четыре, десять, полгода, десять лет? Где, блин, эта граница безнаказанности, за которой можно творить насилие, прикрываясь скорой и неизбежной смертью?

— Ты, Колян, сам ответил только что, — сказал Олег. — Граница безнаказанности. Понял? Сейчас кто тебя накажет? Никто. А тогда?

— Стойте! — сказала девушка. — Значит, если никто не накажет, то можно делать любое зло любому человеку?

— А почему зло? — спросил Олег. — Я добро делаю. Избавляю. На хрен вообще нужна жизнь? Вот тебе на хрен нужна?

— Я люблю жизнь. Мне было в кайф жить, — сказала девушка.

Олег прищурился.

— Не свисти. Не до хрена у тебя было кайфа, верно? С матерью собачилась, от подруг дерьма ждала, от мужиков шарахалась. Придет — давала, уйдет — рыдала. Вены в шестнадцать лет резала?

Девушка обиженно замолчала и спрятала левую руку за спину.

— А что ты за блин такой, чтобы решать за каждого — жить ему или нет? — возмутился я. — Бог, что ли?

— Выходит, бог. Потому что если бог есть, то фигли он мне это позволяет?

Значит, я и главнее.

— Парни, — сказала девушка. — А ведь мы все подохнем…

— О… Пошла фигня по кругу, — вздохнул Олег.

— А детей жалко… — добавила она.

— У тебя чего, дети есть?

— Нет, я вообще…

— Вообще. А типа взрослых не жалко, да?

— Нет. Дети — они еще не согрешили.

— А взрослые типа согрешили?

— Да!

— Ну так фигли ты волнуешься? Дети — это будущие взрослые. Выросли бы и нагрешили до хрена. Считай, что взрослые сегодня получат люлей по заслугам, а дети авансом. Поняла? А разницы никакой.

Я слушал их разговор рассеяно, думая о тех, кто остался в Екатеринбурге.

Вдруг к реву ветра за окном прибавился странный звук. Я приподнялся на диване.

— Чего это такое?

— Не открывай, чудило грешное, жара пойдет, — ответил Олег. — И так начинается.

— А я хочу! — сказала девушка. — Да это же гармошка!

Мы с ней подбежали к окну и стали смотреть. В доме напротив одно из окон было распахнуто. На подоконнике, свесив ноги вниз, сидел мужичок. Он растягивал меха гармони и что-то пел, но слов не было слышно.

— Слов ни хрена не слышно, — сказал девушка. — Чего он разговаривать мешает?

— Ну избавь его на хрен, — сказал Олег.

— И избавлю, — сказала девушка. — Дай пистолет.

— Лови.

Пистолет упал на пол и покатился по ковру. Девушка подобрала его и начала целиться. Получалось у нее плохо.

— Окно открой. Стекла полетят, — сказал Олег.

— Отвали, козел, — ответила она.

Я дернул щеколду и открыл одну створку. Сразу застонал ветер, загремела гармошка и потянуло жаром как от большого костра.

— Блин, — сказал Олег.

Пистолет в руках девушки дернулся и раздался выстрел. Один раз, другой.

— Дай, не умеешь! — я отобрал оружие.

Пистолет удобно лег в мою ладонь. Я закрыл глаз и начал целиться.

— Левша, — сказал Олег. — Тимур тоже был левша.

Контуры мужика с гармошкой расплывалась. Глаза слезились от света и ветра.

— Выше забирай и правее, у меня сбито, — сказал Олег.

Я нажал курок. Грохнул выстрел. Мужик, казалось, ничего и не заметил — то ли был пьян, то ли под наркотиками.

— Пусти, дай я! — девушка схватила пистолет и прицелилась.

Раздался выстрел, мужик покачнулся и схватился за плечо. Гармошка смолкла.

— Во дает, — хмыкнул Олег.

— Есть! — засмеялась девушка.

— Дай! Дай добью! — я силой вырвал у нее пистолет.

На это раз мне удалось сфокусировать мушку и я удовлетворенно нажал на курок, уже заранее зная, что попал. Мужик снова дернулся. Гармошка выпала из рук и полетела вниз, взвыв напоследок скрипучей тоскливой нотой. Мужик качнулся еще раз и выпал из окна вслед за ней. Снизу донесся глухой удар, и через секунду тихий стон.

— Есть! — захохотала девчонка. — Сделали! Как мы его избавили, а? Класс!

— Закройте окно, уроды, — сказал Олег. — Запарили.

Я высунулся, чтобы глянуть вниз, но тут на затылок будто поставили раскаленную сковородку, и я зачем-то глянул вверх. Верха не было — была черная пустота, в которой висел громадный диск. Я глянул на него и все оттенки пропали — осталось черное полотно и белый круг посередине. Дико заболела голова, но меня словно парализовало, взгляд прикипел к диску, как сварочный электрод. На лицо легла рука и меня резко кинули обратно в комнату. Я упал на ковер.

— Козлище, спалил глаза на хрен? Лежи, не дергайся. Лицо спалил?

— Отвалите от меня… — сказал я в черную пустоту.

Лицо щипало, голову сверлила тупая боль. Я даже не сразу почувствовал, как на лоб легла мягкая рука и нежно погладила.

— Короче, подруга, оставь его на хрен, — сказал Олег. — Пойдем на четвертый этаж сходим, надо водки принести. Там еще минералка была, польешь на хлебальник нашему барану.

Я лежал на диване, глядя на коричневый бархат плотно задернутых штор. В них были микроскопические дырки и в каждой просвечивала огненная точка — копия Блуждающей звезды. Зрение постепенно возвращалось, все-таки глаза я не сжег. В комнате стояла жара. Тупая боль в голове унялась, но грозила начаться в любую минуту. Девчонка лежала на ковре. Не думаю, чтобы там было намного прохладнее. Олег сидел в углу на медвежьей шкуре, которую он приволок с четвертого этажа, когда они ходили за водкой. Мы молчали — говорить было не о чем.

— Знаете, а я ему завидую, — сказала вдруг девчонка.

— Кольке-то? Только полный баран станет высовывать рожу раньше времени.

— Нет, я про мужика с грам… гарм… гар-мош-кой. Я не могу больше, — она заплакала.

— Могу избавить, — сказал Олег.

— А может, есть надежда? — спросила она.

Мы промолчали.

— Я боюсь ждать… — всхлипнула девушка. — Почему я всю жизнь… всю жизнь должна чего-то… чего-то ждать?

— Для тупых повторяю: могу избавить, — сказал Олег. — У меня патронов до хрена, еще обойма осталась.