Гром победы раздавайся! - Николай Андреев Страница 45

Вообще, оборона противника на Юго-Западном фронте была «что надо». Окопы были даже выше человеческого роста, убежища основательно врыты в землю и защищали даже от тяжелых снарядов, имея сверху по два ряда бревен, присыпанных землею. Иногда вместо дерева можно было увидеть железобетонные строения, внутри которых было даже комфортно, по масштабам военного времени, во всяком случае. Обитые досками стены и потолки, дощатые или глиняные полы, получалась комната шагов в десять в длину и шесть в ширину. В окна, те, где это было возможно, вставлялись стеклянные рамы. Из утвари — складная железная печь, нары, полки. А для командиров — помещения из трех-четырех комнат, с кухней, крашеными полами, оклеенными обоями стенами.

Перед линией обороны — несколько линий колючей проволоки. Мины, бомбы, электрический ток: здесь была оборона не слабее, нежели та, что пробивали во время Луцкого прорыва.

«Муромцы», едва миновав гибели под обстрелом пушек, пулеметов и даже винтовок, пробили узкие «напалмовые дорожки» и здесь. Один из аэропланов внезапно остановился в небе, а потом сорвался в крутое пике. Похоже, то ли техника отказала, то ли его все-таки достали с земли. Пилот не успел даже воспользоваться парашютом Котельникова: «Илья Муромец» был слишком низко над землей. Это был первый русский, погибший от напалма.

Запаса нового оружия не хватило, чтобы прорвать в достаточном количестве мест фронт. Зная об этом, еще на рассвете начался массированный обстрел артиллерией вражеских окопов, так, что первая линия укреплений быстро прекратила существовать. Отстрелявшись, орудие наводили на другую цель — и снова начинался ад. Естественно, австрийское командование, памятуя о событиях прошлого года, попыталось организовать отход войск в глубину. Во время Луцкого прорыва лишь немногочисленные доты и бункеры оказались нетронуты, но их «гарнизоны» быстро сдавались в плен. Иначе убежища превратились бы в братскую могилу: достаточно было нескольких гранат и около литра бензина, залитого во взорванный куб вентиляции. После наполнения бензиновыми парами дота внутрь просто бросалась граната, создававшая настоящий огненный смерч.

Надо было отдать противнику должное: живую силу он сохранил, а заодно и запросил подкреплений. Правда, практически все свободные силы были уже на Северном, Западном фронтах и во Франции…

А вот вторую линию обороны брали уже далеко не одной артиллерией. На прорыв шли «руссо-балты», броневики с зубцами на торцах бронелистов, рвавшие на ходу колючую проволоку. Пока на вражеские укрепления сыпались снаряды, несколько бронеавтомобилей прорезали проволочные заграждения, разворачивались и открывали пулеметный огонь по окопам. Пока пули били по бронелистам, от одной воронки до другой бежала штурмовая группа. Три десятка человек, самые смекалистые и умелые солдаты и офицеры, вооруженные автоматами Федорова, новыми карабинами и пистолетами-пулеметами, несшие немалый заряд взрывчатки и по несколько канистр. Миновав, таким образом, зону поражения соседних дотов и выйдя к «жертве», штурмовой отряд быстро-быстро подбегал к укреплению, проделывал уже упомянутую операцию с вентиляционным кубом и переходил к другому. Правда, на первых порах возникали большие трудности: штурмовые отряды только на учениях отрабатывали тактику взятия дотов, а в бою использовали ее впервые. Но с каждым новым взорванным дотом дело налаживалось. Да и не последнюю роль сыграл «позаимствованный» опыт. Пленным германским офицерам, которым уже приходилось использовать похожую тактику, выпала «почетная доля» стать учителями первых штурмовиков. Конечно же, не от хорошей жизни…

Австрийцы не смогли удержать линию обороны: уже в нескольких десятках местах произошли сильные прорывы, создавалась угроза окружения значительного числа пехотных частей. Однако враг все-таки решил предпринять контратаку конными и стрелковыми частями, собранными в кулак. Пятнадцать тысяч сабель и тридцать тысяч штыков, «заслонивших» один из северных прорывов. Кавалерия должна была зажать в тиски ударные отряды, «локализовать», а между тисками ударила бы пехота.

Сражение вышло бы по-настоящему красивым. Ударная группа, чьей целью был прорыв на несколько десятков верст на северо-запад, для соединения с наступавшими силами Западного фронта, «наткнулась» на мощный заслон, превосходивший ее раз в пять по количеству сабель и примерно на пять тысяч штыков.

Начался встречный бой на поле, окруженном холмами. Высоты на флангах занять еле-еле успели, расположив там несколько легких орудий, доставленных кавалеристами. А вот впереди… Впереди залегла вражеская пехота. Бить в лоб — полегло бы слишком много людей, да и времени потеряли бы уйму.

На фланги уже вот-вот должна была насесть вражеская кавалерия, ударяя по скованным боем стрелкам…

Командир конных стрелков австрийского ландвера, высоченный усач, с ироничной улыбкой поглядывал на русские орудия, которые наивные простачки оставили практически без охраны. Естественно, пушки нужно было захватить, повернуть против оказавшихся в низине русских пехотинцев и этим еще сильнее отбросить врага прочь, а может, даже ударить по линии обороны врага.

Конные стрелки почти успели добраться до пушек. Почти — потому что на их пути будто бы из ниоткуда выросли глупо выглядевшие здесь, в бою, рессорные коляски.

— Die Bettler, [7]— осклабился австриец. Он подумал, что Россия настолько обеднела, что танки решила заменить жалкими телегами…

Это было последнее мгновение в жизни того австрийца: пулеметчики, уютно расположившиеся на колясках, накрыли шквалом огня наступавших кавалеристов, быстро уходя из-под вражеской атаки. Уметь тут особо нечего было: многие солдаты не одну сотню раз ездили на телегах и колясках, сами ими правили, так что навыки были о-го-го!

А кони и люди падали на землю, убитые или раненые, накрывая подножие холма саваном из трупов…

Несколько десятков тачанок смогли серьезно потрепать вражескую кавалерию, и «сабли» отступили. А вот пехота застряла. Без поддержки артиллерии врага просто нельзя было отбросить без серьезных потерь. И тут-то нашли выход. Скомандовали отступление. Центр отряда прогнулся, фланги застряли у легких орудий, которые нельзя было так быстро перебросить на новые позиции.

Вражеские минометы сперва «пропахали» наши ряды, а пушки смогли вывести из строя несколько тачанок. Австрийцы крепко держались на своих холмах, огрызаясь огнем из всего, что только могло стрелять. Так продолжалось до позднего вечера, когда на фланги противника насели наши подкрепления, переброшенные сюда из мест соседних прорывов.

Позиций им удержать не удалось, и враг решил отходить, оставив в арьергарде кавалерию. И вот тут-то снова заговорили о себе тачанки, поддержанные артиллерийским огнем…

Австрийцы спешно отступали практически по всему Юзфронту, памятуя о временах Луцкого прорыва. Уходя из-под удара, враг смог уберечь свои силы от полного разгрома, как в прошлом году. Но все равно австриякам приходилось отступать вновь и вновь, не в силах задержаться на какой-либо позиции, всю первую неделю наступления. Едва возникала угроза флангового обхода или окружения, позиции отдавались: никому не хотелось попасть в окружение. К тому же Юго-Западный фронт наступал как-то странно. Одновременно ударяли в трех равноудаленных друг от друга местах, в центре и на флангах, пробивали оборону и начинали потихоньку поворачивать к еще держащимся и даже иногда ничего не подозревающим о прорыве частям защитников. Обороняться австрийцам становилось опасно: еще чуть-чуть, и могли зайти в тыл, поэтому снова и снова приходилось отходить. К тому же спасало то, что германцы поверили в полномасштабное наступление на Северном и Западном фронтах, где загодя собрали большую часть тяжелой артиллерии и три четверти бронеавтомобилей. Враг повелся, оставив без резервов силы, противостоящие нашему Юго-Западному фронту, пытался перебросить их спешно назад, на юг — и нарывался на «сюрпризы»…