Ваш номер - тринадцатый - Евгений Соломенко Страница 48

— Так вот что за напасть на «Фалангу» эту обрушилась! — протянул Зорин. — А чего это Администратор их именно огнем карает? Что, не может утопить или, там, повесить? На верхнем фор-брамселе, к примеру…

— Он много чего может. Только очень он ощерчал, что они ему жадницу подпалить обещали. Он ведь — что интерешно — шам даже крохотного огонька на дух не вынощит! Шпичку и ту жажечь при щебе не пожволяет! А тут ражошелщя, говорит: «Они у меня шами палеными штанут!». Вот теперь они и горят щиним пламенем. Почти вще уже и жгорели, только двое шволочей еще ошталощь. В том чишле и шамый их главный, тот, что грожилщя Админиштраторову жадницу к яйцам припаять. Но гражданин Админиштратор их тоже шпалит. В гиене огненной!

— В ком, в ком? — переспросил, давясь от смеха, Зорин. — В ком огненной?

— В гиене, вот в ком! — обиженно выпалил Гномик. — А то шам не жнаешь!

— Ну, в «гиене» — так в «гиене», — согласился Зорин. — Ладно, учту: больше мы в газете про эту твою «гиену» — ни гу-гу! Ну так что, палач палаческий, сдвинем, что ли, пиршественные чаши? За бессмертное дело НКВД — ОГПУ!

* * *

В бане было весело, шумно, пьяно. Братва все реже заглядывала в парилку и плюхалась в бассейн. Пресытившись водными усладами, народ кучковался в зале отдыха, раскинувшись на мягких лежаках или оккупировав лавки по сторонам дубового стола. Стол был уставлен большими и малыми бутылями, а также всевозможными разносолами.

На закусь сильно не налегали: носы жадно втягивали аромат обжариваемого на углях мяса. Публика жаждала изумительного, нежнейшего шашлыка, который в необъятном камине доходил до кондиции под приглядом флегматичного Храпа.

Храп имел все основания быть занесенным в Книгу рекордов Гиннесса: он мог без насилия над организмом проспать двадцать четыре часа к ряду, а пробудившись, еще долго тереть глаза и позевывать. Но сейчас, пока братаны предавались радостям березового веника или обжимали телок, он добросовестно выстаивал вахту подле камина.

Публика уже созрела и с нетерпением взирала на Храпову ворожбу. С торца стола, на председательском месте, громоздился, как и положено, Кича (своего предводителя братва звала так за любимую его присказку — «сарынь на кичку!»). Кто-то уже обрядился в плавки, кто-то завернулся в простыню. Девицы, согласно неписаному этикету, пребывали в неглиже. И только одна блондинка с детским курносым личиком сидела, окаменевшая, в закрытом черном купальнике и в белой свадебной фате.

К этому тут привыкли: Кича устраивал «свадьбы» с завидной регулярностью. Это было его любимым развлечением — отыскать очередную девственницу, деньгами или угрозами затащить на банное празднество и прямо в парилке «избавить от предрассудков». И непременное условие, важнейший элемент ритуала: избавляя «нареченную» от известных предрассудков, Кича подстилал под нее белоснежную фату, чтобы, возвратясь из парилки, продемонстрировать ее одобрительно ревущим соратникам. После чего «новобрачная» сидела с Кичей во главе стола и, давясь, пыталась жевать мясо. При этом на голове у нее красовался уже черный платок с бахромой, тоже Кичина придумка — «траур по порванной целке».

В «Фаланге М» Кича числился бригадиром. Но он давно подумывал о собственном бизнесе и, потихоньку от фалангистского лидера Плахи, уже сплотил на стороне небольшую группировку — человек пятнадцать. Вот со своими бойцами Кича и развлекался каждую неделю в этой симпатичной баньке — «смывал с себя скверну жизни».

Сегодняшней «невесте» на вид было лет шестнадцать, но такие формальности давно уже не смущали ни Кичу, ни его приятелей. На этот случай у них в ходу были два крылатых девиза: «Даешь акселерацию!» и «Молодым везде у нас дорога!». Невеста весь вечер просидела, как замороженная. Лишь когда Кича что-то ей приказывал, исполняла беспрекословно и все так же молча. По зову «жениха» покорно плелась вместе со всеми в парилку или прыгала в бассейн, с ужасом ожидая неминуемого финала.

Имени ее никто не знал, включая и самого Кичу: какая, в натуре, разница? Знали только, что папаша ее — инженеришка, попытавший счастья в предпринимательстве. Разумеется, он тут же лоханулся на десять штук баксов. Причем лоханул его не кто иной, как Кича. И вот теперь суровый кредитор своей стальною дланью взял инженеришку за цугундер: гони зелень, или я тебе, козел, включаю счетчик!

Зелени у «бизнесмена» не было. Тогда Кича отловил инженерскую дочку-десятиклассницу и предложил ей «нулевой вариант»: она участвует в банной «свадьбе», а Кича прощает «тестю» его долг. Десятиклассница вспыхнула и категорически отказалась от предложенной ей роли.

Кича только заржал (спервоначалу-то они все взбрыкивают!) и оставил «нареченной» свой телефончик. А заодно популярно разъяснил, что именно сотворят с ее папашей Кичины орлы, если тот до субботы не вернет десять тысяч «зеленых» плюс набежавшие проценты. Сарынь на кичку!

Она позвонила в тот же вечер:

— Я приду…

И вот она сидит во главе длинного стола. Некоторым из здешних аборигенов было даже по-своему жаль эту девчонку, не подозревавшую, что жертва ее напрасна, и Кича все равно вытряхнет бабки из ее папаши — хотя бы и вместе с потрохами.

А гордый предводитель не торопил главного «свадебного» события. Как истый гурман, он все оттягивал кульминацию. Но вот наметанным глазом он определил степень готовности шашлыка на Храповых шампурах. Дальше тянуть не стоило: Кича не любил остывшее мясо.

Взяв со стола бутылку «Абсолюта», он лениво поднялся и, не глядя на «невесту», мотнул головой:

— Коммунисты, вперед! Щас я те сотворю точечный массаж!

И под дружное ржание общества направился на неверных ногах к парной.

Зайдя в парилку, содрал со спутницы фату, деловито расстелил на верхнем полке. Обозрел с головы до ног сжавшуюся в комок от ужаса девчушку и распорядился:

— Ну! Разоблачайся живо и залазь. И гони всю программу по-быстрому: там шашлык уже подходит! Сарынь на кичку!

Девушка без слов сняла купальник, зачем-то аккуратно сложила его в угол и отрешенно, как сомнамбула, забралась наверх, легла на нестерпимо горячую фату.

— Объявляю готовность номер один!

«Жених» с нарочитой неспешностью стянул с себя плавки с серпом и молотом, украшавшими причинное место. Взболтал в мощной лапище бутыль, протянул девушке:

— Хошь? Для куражу.

Та мотнула головой, прошептала:

— Не хочу. Спасибо…

— Кушай на здоровье! — ухмыльнулся он. — Ну а я хлебну. А то стыдливость заела! Стесняюсь вот перед тобой стоять, в чем мама родила! — потешался он, как мог, растягивая последние секунды и ловя от этого особо острый кайф. Кича знал: то, что последует там, на верхнем полке, окажется скоротечным и обыденным, оно уже не подарит большой радости. А вот сейчас, на гребне предвкушения…

Он задрал голову и, гуляя кадыком, сделал несколько глотков. Так и не отрываясь от стремительно пустеющей бутылки, «жених» вперил взор в распростертую девушку и шагнул к ней. Он уже терзал ее взглядом, уже впивался в нее глазами. И это оказалось последним удовольствием в его жизни.