Утопия XIX века. Проекты рая - Эдвард Беллами Страница 48

– Но какое же побуждение, – спросил я, – может иметь человек для того, чтобы сделать все, что он может, если доход его останется тем же самым, сколько бы он ни сделал? Благородные натуры при всяком общественном строе могут быть движимы преданностью общему благу, а человек среднего уровня склонен умерять свои стремления, если убеждается, что не стоит стараться, когда какое бы то ни было усилие не увеличит и не уменьшит его дохода.

– Неужели и в самом деле вам кажется, что человеческая природа нечувствительна ко всяким иным побуждениям, помимо боязни нужды и любви к удобствам жизни; неужели вы думаете, что вместе с обеспечением и равенством относительно средств существования теряет силу всякое иное побуждение к усердию? Ваши современники в действительности не думали так, хотя им и могло казаться, что они так думают. Когда дело касалось высшего разряда усилий, полного самопожертвования, тогда они руководствовались совершенно другими побуждениями. Не крупное жалованье, а честь, надежда на благодарность людей, патриотизм и чувство долга были мотивами, к которым взывали вы, обращаясь к своим солдатам, когда приходилось умирать за свой народ; не было в мире такой эпохи, когда бы эти мотивы не вызывали к жизни всего, что есть лучшего и благородного в людях. Да и не только это одно. Если вы проанализируете любовь к деньгам, которые составляли общий импульс к труду в ваши дни, вы увидите, что боязнь бедности и желание роскоши были не единственными мотивами, побуждавшими стремиться к приобретению денег. У многих людей иные мотивы оказывали гораздо большее влияние, а именно – домогательство власти, общественного положения и славы. Как видите, хотя мы и устранили бедность и боязнь ее, чрезмерную роскошь и надежду на нее, но мы оставили неприкосновенными большую часть тех побуждений, какие служили подкладкой любви к деньгам в прежние времена, и все те побуждения, которые вдохновляли людей к деятельности высшего порядка. Грубые побуждения, уже не оказывающие на нас своего действия, теперь заменены высшими побуждениями, совершенно неведомыми работникам за жалованье вашего века. Теперь, когда труд какого бы то ни было рода уже более не работа на себя, но работа на нацию, рабочий, как в ваше время солдат, вдохновляется к деятельности патриотизмом и любовью к человечеству. Армия труда представляет собой армию не только в силу своей превосходной организации, но также и по той готовности на самопожертвование, какая воодушевляет ее членов. Но как вы, вдохновляя ваших солдат к подвигам, кроме патриотизма пользовались еще любовью к славе, точно так же поступаем и мы. Так как наша промышленная система основана на принципе одинаковой меры усилий в труде для всех и каждого, т. е. на требовании всего лучшего, что в силах сделать каждый, то отсюда явно, что средства к побуждению рабочих исполнять это требование составляют весьма существенную часть нашей системы. У нас усердие в служении для нации есть единственный и верный путь к общественной признательности, к социальному отличию и общественной власти. Достоинством услуг человека для общества определяется его общественное положение. По сравнению с нашими средствами побуждения людей к усердной деятельности ваш метод наставлять людей уроками горькой бедности и распутной роскоши оказывается настолько же плохим и неверным, насколько и варварским.

– Мне бы крайне интересно было, – сказал я, – узнать несколько подробнее о ваших общественных учреждениях.

– Наша система выработана, конечно, до мельчайших подробностей, – ответил доктор, – ибо она есть основа всей организации нашей армии труда, но вы можете составить себе общее понятие из нескольких слов.

В эту минуту разговор наш был прерван появлением Юдифи Лит на нашей воздушной платформе. Она собралась идти из дома и пришла поговорить с отцом насчет поручения, которое он дал ей.

– Между прочим, Юдифь, – сказал он, когда она хотела оставить нас, – я думаю, мистеру Весту небезынтересно отправиться с тобою в магазин. Я ему рассказывал о нашей системе продажи, и, может быть, он пожелает узнать это на практике. Моя дочь, – прибавил он, обращаясь ко мне, – неутомимый ходок по магазинам, и может рассказать вам о них более, нежели я.

Предложение это, конечно, понравилось мне. А так как Юдифь была настолько любезна, что сказала, что ей приятно мое общество, то мы вместе и вышли из дома.

– Я объясню вам, как мы покупаем, – сказала моя спутница в то время, как мы шли по улице, – а вы должны объяснить мне, каким образом покупали в ваше время. Из всего того, что мне приходилось читать по этому предмету, я никак не могла понять ваших обычаев. Например, у вас было такое множество магазинов и в каждом из них предлагался свой особый выбор товаров. Каким образом дама могла решаться на покупку, не побывав предварительно во всех магазинах? Не сделав этого, она ведь не могла знать, где ей что выбрать.

– Так это и было, как вы предполагаете, только так и узнавали, где что можно купить, – возразил я.

– Отец называет меня неутомимой посетительницей базаров, но я, наверное, скоро бы утомилась, если бы мне пришлось делать что-нибудь подобное, – заметила Юдифь, улыбаясь.

– Только занятые женщины жаловались на потерю времени, какое требовалось на хождение по магазинам, – сказал я, – но для женщин праздных подобная система в действительности была истинным кладом, ибо она давала им возможность убивать время.

– Но положим, что в городе было до тысячи магазинов, из них сто однородных, каким образом даже у самых праздных женщин могло хватать времени на посещение этих ста магазинов?

– Конечно, они не могли побывать во всех магазинах, – ответил я. – Покупавшие много с течением времени узнавали, где что можно найти. Знакомство со специальностями магазинов сделалось для них особой наукой, и они умели купить выгодно, всегда получая большее и лучшее за меньшую цену. Но такое знание давалось долгим опытом. Те, у кого было много дела или кому приходилось покупать мало, зависели от случайностей и обыкновенно терпели неудачу, ибо за более дорогую цену покупали меньшее и худшее. Только разве случайно как-нибудь неопытные посетители магазинов получали товар по его действительной стоимости.

– Но зачем же вы терпели такие поразительно неудобные порядки, когда сами видели ясно их несостоятельность?

– То же самое было и относительно наших общественных учреждений. Мы не хуже вашего видели их недостатки, но не находили средств против этих недостатков.

– Вот и магазин нашего округа, – сказала Юдифь, когда мы остановились у главного входа одного из великолепных общественных зданий, на которые я обратил внимание во время моей утренней прогулки.

По внешнему виду здание это ничем не напоминало магазина человеку XIX столетия. Тут не было ни выставки товаров в больших окнах, ни аншлагов и, вообще, ничего такого, что было бы похоже на заманивание покупателей. На лицевой стороне здания не было ни вывески, ни надписей, которые указывали бы на то, какого рода торговля производится, но вместо этого над главным входом выступала величественная, в человеческий рост, скульптурная группа, центральная фигура которой представляла аллегорическую фигуру плодородия с рогом изобилия. По входившей и выходившей толпе можно было судить, что пропорция полов между покупателями была почти такая же, как и в XIX столетии.