Третий экипаж - Алексей Гребенников Страница 49

Билюкай одобрительно засмеялся, но сказал:

«Ты рецепт не донесешь, забудешь».

Было видно, жалеет.

«Могу передать с сестрой Утилитой».

«Это хорошо, Гаеча! Я помогу ей в пути».

Билюкай засмеялся:

«Глупый Киш».

В темноте зароились, звучно вспыхивали гамулы – как чудесные огоньки перемигивались, глумились над глупым Кишем.

«Выпустить отсюда могу только одного. Кутха послал одного, вот одного и верну. Или тебя, или сестру Утилиту. Кого верну, тот унесет рецепт».

«Я, наверное, не донесу…»

«Тогда сестра Утилита пойдет».

Грубо заключил:

«А ты останешься».

«Киш! – заорал мышонок. – Пусть научит меня, я запомню!»

«Мышонок может запомнить, – сказал Киш. – Только где взять рецепт?»

«У сестры Утилиты, – засмеялся Гаеча. – Это она и разрабатывает рецепты. А мышонок – живой. С ним не имею дела».

«Гаеча прав!» – попискивал в кармане Икики.

«Но почему двоим нельзя? Ты же всё можешь, Гаеча?»

«Потому, что закон есть. Что ушло в землю, может вернуться только как растение или взрыв огня. Если мышонок запомнит рецепт – уходите. Не сможет запомнить – пойдет сестра Утилита».

«Благодари его, Киш!» – пищал мышонок.

«О, Гаеча! – без пояснений сказал Киш. – Отпусти Айю».

«Дурак! – пищал мышонок. – Скотина! Зачем обидел Билюкая, зачем?»

Тотчас тучей налетели гамулы, вкрадчиво скреблись в горах угля.

Билюкай некоторое время молчал. Может, правда, обиделся.

«Гаеча, – быстро заговорил Киш. – Часто говорят, что ты плохой. Но это потому, что ты заведуешь тем, чем другие не заведуют. Отпусти девушку со мной. У тебя останется ее изображение. Огромное, во всю гору. Всё равно ты всем владеешь. Ты настоящим владеешь. А настоящего не бывает числом два. Всё настоящее на свете всегда в единственном числе, даже спички, Гаеча. Отпусти сестру Утилиту. Тебе чудесное изображение останется и предел знания – столько подруг, которые помогают тебе купаться в горячей ванне».

Наступила тишина.

Наверное, Билюкай удивился.

Сквозь тьму проступил медальный профиль.

Бороды почти нет, плоское лицо, прищуренные глаза. Вокруг головы бандана из крутящихся гамул. Поскреб голую грудь, ноги колесом, подложены под задницу. Пукнул от удовольствия, гамулы обрадовались – добрый, не сердится! Один глаз не видит, потому что другой видит много такого, чего лучше бы не видеть.

Сказал:

«Отпущу».

«Велик Билюкай, велик!»

Гамулы метались так быстро, что сама тьма начала светиться.

«Ладно, отпущу… Сестру Утилиту… А коробку оставишь… На складе».

«Почему так, Гаеча?»

Билюкай засмеялся:

«Тебе выбирать, Киш. Тебе и запоминать не придется. Выйдешь в тундру, встретишь Татарина, скажешь: «Кутхе два грузовика цемента». Вот и всё».

«Где такого страшного встречу?» – «Неважно. Встретишь». – «А Айя?»

«А я?» – пискнул мышонок.

«Выбор за тобой, Киш. Это только думают, что выбирают боги». – «Нет, Гаеча. Я так не смогу». – «Чего ты не сможешь, Киш?» – «Не могу уйти без Икики».

«Молодец!» – ужаснулся мышонок.

«И без сестры Утилиты не уйду».

«Вот нам и конец, Киш!» – пискнул мышонок.

И подсказал: «Откажись от технокрысы, Киш. Выбери два грузовика цемента. Я правда знаю самую короткую дорогу к Татарину. У самого Столба его найдем. Там вернешь себе память, встретишь другую самку». – «Нет, я так не смогу». – «Чего ты не сможешь, Киш?» – «Не смогу уйти без девушки и без друга».

Мир замер. Наступила такая тишина, что Билюкай перестал зевать, заинтересовался:

«О чем ты сейчас думаешь?»

«Сейчас думаю, Гаеча, что плох, наверное, твой мир».

Билюкай с наслаждением зевнул: «Это ты говоришь так потому, что своего не помнишь».

Перед глазами торчали белые лапки ягеля. Недавно прошел дождь, поблескивали нежные капельки. Широкая радуга цветной дугой выгнулась над тундрой – это Ильхум вывесила просушить кухлянки Мымскалина и Кутхи. Спину сводило, но оперенных стрел, похожих на крылья, больше не чувствовал.

«Вставай и беги, Киш». – «Это кто говорит?» – «Это доктор Ики говорит».

Даже не поднимая головы, Киш видел плоскую тундру: седые поляны мхов, красные мухоморы. Совсем недалеко, шагах в ста от Киша на берегу небольшого озерца под черной скалой, обляпанной лепешками лишайников, сидел, сгорбившись, сказочный старичок. Тяжело, как скала, сидел. Одной рукой ловил зазевавшихся гамул, другой – насаживал на крючок, с любопытством ждал, кто на такое клюнет?

Мышонок заглянул в глаза Кишу:

«Что об этом думаешь?»

«Ничего не думаю».

Мышонок пискнул: «И зря не думаешь. Вставай и беги. Когда ты спал, чюлэни-полут всяко тебя ощупывал, шумно дышал. Слюну пускал: такое ем с аппетитом. Говорил: рыбу наловлю, сложное блюдо сделаю. Видишь, одну поймал».

Киш поднял голову: «А где…»

Мышонок догадался: «Вставай и беги. Нет твоей самки».

«Тогда зачем бежать?» – спросил Киш горестно.

«Ты Кутхе обещал. Беги, пока чюлэни-полут не поймал вторую рыбу».

«Зачем бежать? – горестно повторил Киш. – Айи нет, и рецепта нет. Или ты запомнил слова?» «Нет, я не запоминал, Киш». – «Тогда почему я здесь?» – «Мне спасибо скажи». – «Спасибо, Икики. Только за что?» – «Я вывел тебя. Теперь я герой. Это я тебя вывел». – «Как такое получилось? Ты маленький был, в коробке».

«Коробка сама собой развалилась. Когда вышли на свет, она сама собой развалилась, будто ее и не было. Ты как во сне был. Я тебе дорогу указывал из коробки, потом напрямую. Я большие силы накопил, многое знаю, еще больше предчувствую, – не удержался от хвастовства мышонок. – Учителем буду».

«Найти особенную гору… – пытался вспомнить Киш. – Снести ее выступающую часть… – От усилий болела голова, покалывало в подреберье. – Откроется слой желтовато-зеленого известняка…»

«Бежим в сторону доброго Кутхи, там остальное вспомнишь».

«Зачем торопиться, если ничего чудесного не случилось?»

«Здесь тебя чюлэни-полут съест», – обернулся Икики в сторону сказочного старичка.

«Нам надо особенную гору найти…»

«Беги, Киш!»

«Измельчить породу… Обжечь…»