Война миров 2. Гибель человечества - Стивен Бакстер Страница 5

– Я признаю, что пережитое во время войны стало для меня тяжелым ударом. Ни один человек, способный мыслить и чувствовать, не может пройти через такое, не изранив душу. Но чтобы у меня было психическое расстройство еще до войны? Доктор, с этим я не согласен.

– Но вы сами об этом пишете своими собственными словами. Книга первая, глава седьмая. «Наверное, я человек особого склада и мои ощущения не совсем обычны». Воистину необычны! Вы описываете чувство отчужденности от мира, даже от самого себя, как будто вы наблюдаете за собственной жизнью со стороны… До начала войны вы предавались утопическим мечтаниям, не так ли? Вы грезили об идеальном мире, глядя на него откуда-то извне, и об идеальном человечестве, для которого вы тем не менее остались бы лишь необязательным дополнением… Но когда явились марсиане – посмотрите, как вы сами описываете свою реакцию на вторжение! Вы говорите, что в панике бежали из Хорселла, где они совершили первую высадку, – и вскоре после этого пришли в себя как ни в чем не бывало. Как ни в чем ни бывало! – он щелкнул пальцами. – Вы продемонстрировали удивительную смесь страха с любопытством: вы были охвачены ужасом – и все же не могли остаться в стороне от зрелища, от таинственного, необычного происшествия. Вы даже упоминаете, что кружили в поисках – как вы это сказали, «более удобного наблюдательного пункта»? Ха! В вас боролись две силы – любопытство и страх. А что до вашей отчужденности от людей – вы ведь можете быть очень жестоким, не так ли? Чтобы спасти жену, вы взяли двуколку у… у…

– У местного трактирщика.

– Именно! И обрекли человека, который в тот момент был хуже вас осведомлен о происходящем, на смерть. А позже вы и сами стали убийцей – разве не так? Тот священник, о котором вы писали, – вы хотя бы потрудились узнать, кто он, как его имя? Его звали Натаниэль…

– Что толку с того, что я бы это узнал? И я верю, что в темную ночь души, в разгар войны, этот… был оправданным.

– Оправданным с чьей точки зрения? Вашей? Господа Бога? Священника? Даже ваша фраза про «темную ночь души» – цитата из средневекового мистического текста! Вы апеллируете к Богу – в то время как сами написали целую книгу, чтобы оспорить его существование!

– И все же я вырос в лоне этой древней религии, под сводами ее проржавевшего здания, – с явным неудовольствием сказал Уолтер. – Чтобы попасть на первое место работы, стать учителем, мне даже пришлось пройти конфирмацию! И, когда человеческий разум сталкивается с невообразимым, с тем, что выходит за рамки его представлений о мире, он может попасть в ловушку привычного мифа…

– А убийство тоже было для вас невообразимым – прежде чем вы его совершили? Вы, наверное, скажете, что вас подтолкнули к нему марсиане?

– Да, подтолкнули, именно так. Оно не было умышленным.

– Не было? Вы уверены? Вы же из тех людей, кто чувствует отчужденность от собственного разума, не забывайте! И, судя по всему, временами и от собственного сознания.

– О чем вы говорите?

– О последней части вашей книги. Вы описываете сильнейший шок при виде марсианской техники, заполонившей привычную сельскую местность, – «чувство развенчанности», кажется, так вы выразились. Очень хорошо. Но в конце войны – когда, как вы заметили, вы были не первым, кто обнаружил, что марсиан истребила болезнь, – вы три дня были в беспамятстве. Классический случай помрачения сознания. Вы написали эту книгу в тринадцатом году, через шесть лет после окончания войны, – и рассказали в ней о видениях, о воспоминаниях, которые продолжали вторгаться в вашу жизнь. Вместо живых людей вы видели призраков, «тени мертвого города». И так далее, и тому подобное. – Он посмотрел на Уолтера, и на этот раз в его лице читалось сочувствие. – Дженкинс, ваши отношения с женой потерпели крах. Как вы думаете, почему?

Это поразило Уолтера в самое сердце.

– Но я провел в ее поисках большую часть войны.

– Да, так вы говорите, – Майерс постучал по обложке книги. – Именно так вы здесь и говорите. Но давайте посмотрим, что вы делали! Вы отправились в Уэйбридж и в Лондон – но не в Лезерхэд, где укрывалась ваша жена; на север, навстречу марсианам, а не на юг, к семье. Вот что вы делали.

– Но ведь марсиане… все было не так просто. Третий цилиндр упал в Пирфорде, между Уокингом и Лезерхэдом, и я…

– Ну бросьте! Для этого было необязательно идти кружным путем через центр Лондона. Кстати, вы знаете, что в своей книге так и не назвали жену по имени – ни единого раза?

– Как меня зовут, я тоже не упоминал. Или, если уж на то пошло, как зовут моего брата. Или артиллериста Кука. Это был литературный прием, призванный…

– Литературный прием? Вы привели имя королевского астронома. Имя коронного судьи! И не назвали имени собственной жены? Как она, по-вашему, это восприняла? И разве вы не поседели? Всего за несколько дней, во время войны.

– Но… но…

– Трудно найти более явный признак недуга – как физического, так и душевного. – Майерс откинулся в кресле. Я хочу сообщить вам, сэр – и я уже написал об этом в «Ланцет», – что вы страдаете от неврастении – она же горячка, колотун, боязнь пушек. Ее симптомы включают в себя нервный тик, задержку речи, паралич, кошмары, повышенную чувствительность к звукам, тремор, амнезию, галлюцинации. Знакомо, не правда ли? Ваш случай, по сравнению с аналогичным заболеванием у обычного солдата с Восточного фронта, примечателен тем, что вы обладаете внятной речью, живым умом, навыками самоанализа – и вы старше. Все это делает вас превосходным образцом для изучения. Сэр, наше правительство, в особенности военные власти…

– Ха! Разве между ними есть разница – теперь-то, с нашим дражайшим премьер-министром Марвином?

– …побудили меня отправить вас на лечение. В этот госпиталь – и в другие больницы Германии, где изучают боязнь пушек. Хотите ли вы принять участие в моем исследовании? Это окажет на вас благотворное воздействие, и к тому же есть шанс, что таким образом мы выработаем более эффективный способ лечения солдат, переживших подобную травму, – вне зависимости от происхождения.

– А у меня есть выбор?

– Но на этот вопрос, – сказал мне Уолтер, чей шепот то и дело прерывало потрескивание длинных тончайших проводов, которые нас соединяли, он не дал ответа. Думаю, что и не мог дать, поскольку считал себя высокоморальным человеком. Конечно, выбора у меня не было.

Я широко распахнутыми глазами поглядела на Гарри – они с Эриком Иденом слушали наш разговор, склонившись над второй трубкой. Я не знала, что сказать. Несмотря на то что Майерс пытался подготовить нас к разговору, беседа с самим Уолтером повергла меня в растерянность.

– Уолтер, – начала я, – я бы не принимала всерьез всю эту болтовню о Кэролайн. Ты ведь помнишь, я рассталась с Фрэнком, а он даже книги про меня не писал!

– Ох, боюсь, у нас с братом слишком много общего. Он стремится к высшей цели, и это порой служит причиной его отчуждения от людей, даже от самых близких…

– А как тебе лечение?