Ретенция - Илья Мартынов Страница 5

В своё время мама отвезла туда на попечение и бабушку. Я до сих пор ей не могу этого простить. Бабушка там не смогла прожить и полутора лет. Её горло сдалось в плен лёгочному кашлю, а ноги перестали слушаться. Я старался навещать её, когда вырывался из дома. Видел, что с каждым днём её некогда блестящие стёклышки глаз тускнели, делаясь блёклыми и невыразительными. Её глаза мутнели подобно донышку старой тары, на десятилетия запрятанной в дальний тёмный угол со свисающей по стенам паутиной. И однажды пришло известие о её кончине, тихой и безмолвной…

Я шагаю по сероватой плитке пространства между четвёртым и третьим круговым периметром. На плитке дифракционное покрытие. Когда лучи света в полдень попадают на него, поверхность переливается разноцветными бликами в виде геометрических фигур, подогнанных своими гранями одна к другой. Я смотрю под ноги, пытаясь увидеть дифракционный световой рисунок, но солнце ещё не в зените, и плитка бледна. Я ускоряю шаг, боясь опоздать на собрание перед рабочим днём. Пересекаю второй кольцевой периметр, проходя под высокой аркой.

Слева возвышается один из центральных корпусов исследовательского комплекса корпорации. Какое-то время я иду и разглядываю зеркальные, абсолютно гладкие остеклённые поверхности здания. Оно сияет сапфирово-синим оттенком с оранжево-жёлтыми отблесками солнечных лучей на гранях. Здание спереди похоже на усечённую вытянутую пирамиду. Очень сильно вытянутую. Сверху от самой крыши отходит полудуга, уходящая кзади до самой земли. Таких строений насчитывается целых пять. Местные их называют «пятернёй» или «близняшками».

Я отворачиваю голову и теперь смотрю прямо. Передо мной возвышается невероятных размеров, закрученная в двойную спираль, стремящаяся в самые небеса громада. Некоторые жители города называют её ДНК. Здание ДНК главное в ансамбле. Сегодня ДНК на месте, спирали неподвижны, значит, все в городе, даже президент Корпорации. Вдоль левой волнистой поверхности здания вертикально выстроены крупные белоснежные буквы PLASMIDA. Корпорация названа в честь кольцевых молекул ДНК, которые могут самостоятельно себя копировать.

Основная деятельность компании вращается вокруг производства генно-модифицированных растений и животных. После катаклизмов условия на уцелевших участках суши сильно изменились, климат сделался капризным и непредсказуемым. Пришлось выводить новые сорта растений и животных. По крайней мере нам так объясняли в школе, а потом и в колледже. Но Корпорация занимается не только этим. Несколько лет назад открыли отдел исследований мозга, в который меня приняли на работу ещё студентом. Именно туда я сейчас и направляюсь. Это здание-близнец справа от головного корпуса.

Я поспешно запускаю руку в нагрудный карман пиджака и нащупываю вытягивающий тепло металл цилиндрического жетона. Пальцы ощупывают поверхность на верхней грани цилиндра. Там красуются два витка спирали ДНК. Мои пальцы уже привыкли к этому рисунку. Если бы я был незрячим, то, наверное, узнавал бы этот символ лучше всех остальных. Вынув жетон, я бросаю не него беглый взгляд. Цилиндр влажный от пота. Почему я сегодня нервничаю? Обычное утро перед самым заурядным рабочим днём.

На входе стоят два металлических дройда с синтетическими вставками вместо суставов. Это последние модификации охранных боевых роботов. Они сканируют моё лицо. Этого не видно со стороны, но я знаю, что их датчики скользят по всем неровностям и шероховатостям моей кожи, анализируют цвет и форму зрачка, сопоставляют с хранящейся в базе данных информацией. Створки входных дверей растворяются, меня пропускают внутрь, и я прохожу дальше.

Передо мной восьмигранное ограждение с блоком для предъявления цилиндрических жетонов. Ограждения сложено из металлических перекладин, замыкающихся в единый периметр. В центре ограждения платформа с тремя лифтами. Несколько охранников о чём-то беседуют. Один толстяк, он явно злоупотребляет ГМО, и двое худых и поджарых. Самый полный стоит спиной. Услышав мои шаги, он разворачивается. Двое других кивают, натягивая улыбки и тут же горделиво запрокидывая головы.

– Доброе утро, мистер Коулман, – добродушно улыбаясь, произносит он. С его волос на лбу скапывает пот. Видно, что чрезмерный вес затрудняет теплообмен, охраннику нелегко в весенне-летний период, когда солнце нещадно прогревает всё здание. Системы кондиционирования работают только в верхних этажах, внизу их нет. Вероятно, в целях безопасности или по каким-то другим причинам.

– Здравствуйте.

– Как ваше настроение, мистер Коулман? – спрашивает тот же охранник.

Зачем он это делает? Какая ему разница, какое у меня настроение? Ему же абсолютно плевать, как и всем вокруг.

– Спасибо, хорошо, – спокойно отвечаю я, слегка поджимая губы.

– Вставляйте ваш жетон в этот проём, – произносит он и указывает ладонью на круглое отверстие с ярко-зелёным ободом вокруг на верхней грани полутораметрового цилиндрического блока. – Впрочем, вы и сами всё знаете, мистер Коулман, – словно почувствовав моё смущение и раздражение, добавляет охранник.

– Да, сейчас, – отрешённо отвечаю я и опускаю жетон в цилиндр.

Раздаётся одобрительный сигнал, и одна из металлических перекладин ограждения опускается вниз, открывая проход. Теперь я увижу свой цилиндрический жетон, только когда доберусь до своего отдела. По системе трубок он проследует прямо до самого рабочего места. Лифт сам меня отвезёт на нужный этаж, а потом закроет свои двери и спустится обратно вниз. В Корпорации не любят незваных гостей. Всё работает так, чтобы обезопасить здания от несанкционированного проникновения посторонних.

Лифт довозит меня до шестого этажа, и я слышу, как уже набивший оскомину знакомый женский голос объявляет: «Пять минут до начала собрания в отделе нейроморфных исследований».

Спокойно сворачиваю направо и двигаюсь в сторону переговорной, где мне не рады, здесь вообще никому не рады. Радость, грусть, печаль, веселье для многих из этих людей незнакомы. Их лица практически всегда отражают лишь одно – холодное безразличие. В помещении светло до неприязни. Эта белизна стен словно просвечивает тебя насквозь, утомляя глаза. Я начинаю часто моргать, окидывая взором присутствующих.

Все сидят вдоль длинного сильно вытянутого эллипса поверхности стола, отливающей серебристым металлом. Их здесь человек двадцать, я знаю лишь некоторых, с кем-то встречаемся на обедах или в перерывах, но почти никогда не разговариваем. За их спинами три больших окна, свет слепит, глаза самопроизвольно щурятся. Сквозь яркие потоки успеваю заметить здоровяка Тода и черноволосую Агафию, они о чём-то переговариваются полушёпотом. Почти все стулья заняты.

Я немного привыкаю к свету. Ещё раз окидываю всех взором. На меня устремляются несколько десятков глаз, обычно безразличных, но сегодня будто бы смотрящих в мою сторону с укором. Я киваю и протискиваюсь между стеной с окнами и стульями к единственному свободному месту рядом с Агафией. Она сжалилась надо мной и оставила стул специально для тех, кто приходит впритык, – для меня. Я у неё не спрашиваю, но уверен, что именно так и было. Пока я протискиваюсь, в центре стола Фредерик Пош – руководитель отдела нейроморфных исследований, сорокалетний светловатый мужчина с лёгким намёком на бакенбарды (единственный, кто помимо Агафии и Тода способен на какие-то эмоции в этом сонном царстве) берёт вступительное слово, чтобы ввести собравшихся в курс дела.