Княжич - Алексей Янов Страница 5

Варламий в бутылку тоже лезть не стал, но, чувствую, окажись я простым смертным, а не сыном князя, просто так от его подозрительности в свой адрес я не отделался бы.

Через пару минут как ни в чём не бывало он уже выкладывал перед моим носом пергаментные листы с малопонятными письменами.

– Чти! – повелел он мне.

– Пэ-мэ… эээ, – заблеял я, не в силах разобрать эту абракадабру, написанную смутно знакомыми буквами, да вдобавок без пробелов между слов.

Варламий, услышав это, лишь махнул рукой, опять зарывшись в свои сундуки. Оттуда на свет Божий он извлек пару книг. Одна из них была на греческом языке – это было понятно по своеобразному написанию букв. Понятное дело, прочитать я ничего не смог. Следом мне была предъявлена еще одна книженция на латинском. В ней буквы были прописаны раздельно, с пробелами между словами. Я с лёгкостью прочитал про себя пару строк, но вслух, дабы не вызвать лишние подозрения, не произнёс ни слова, лишь бессильно развёл руками.

– Ох, грехи наши тяжкие! – искренне огорчился Варламий. – Сызнова все придется учить!

Опять нырнув в свои сундуки, он выудил оттуда лист, на котором были написаны все буквы старославянского алфавита.

– Сия буквица есмь аз, повтори – А-а-а-з!

– Аз, – буркнул я, чувствуя себя полным придурком, но тем не менее, стараясь запомнить чудное, с завитушками написание этой буквы.

Здесь стоит сказать вот о чём. Память моей прежней ипостаси в лице Комова Михаила была для меня нынешнего абсолютно полностью доступна. Поднатужившись, я мог припомнить в малейших деталях даже школьные уроки начальной школы, ну и всю его/свою взрослую жизнь соответственно тоже. А вот новые знания, получаемые в теле княжича, частью запоминались, частью забывались – все как у обычного человека. Поэтому приходилось прилагать усилия, чтобы запомнить и усвоить новую информацию.

А Варламий меж тем продолжал поучать.

– Изречено в заповедях Господних, данных Моисею: «Аз есмь Господь Бог твой». Повтори!

Я покорно повторил.

– За буквицей «аз» следует буквица «буки». Зри, как она начертана. В слове Бог первая буквица – «буки».

Таким макаром за пару часов мы изучили весь этот алфавит. Проблемы с запоминанием у меня возникли лишь с исчезнувшими из современного мне алфавита буквами – всякими «фитами», «ятями», «ижицами». Тем не менее через пару уроков я уже смог с легкостью читать все предложенные Варламием тексты. Правда, с осмыслением прочитанного возникали проблемы, уж очень заковыристо и с непривычными оборотами речи все это писалось.

Освоить латинский язык тоже не составило особого труда. Через несколько уроков я вышел на тот начальный уровень, что раньше знал княжич. С греческим дело обстояло заметно хуже. В той жизни я с ним вообще не сталкивался, разве что с отдельными словами эллинского происхождения, ставшими в мое время интернациональными. Поэтому на прежний уровень княжича я смог выйти только через пару-тройку месяцев.

С исчислениями я вообще не дружил! Ну претило всему моему естеству использовать буквы вместо цифр. Из Византии пришли на Русь начатки математических знаний. Таблица умножения называлась «счет греческих купцов», а числа записывали на греческий манер, с помощью букв. Варламий, слава богу, имел представление об арабо-ииндийском исчислении, этой лазейкой я нагло и воспользовался, полностью отказавшись от старославянской записи цифр буквами, перейдя, при вялом неодобрении Варламия, исключительно на «басурманский счет».

Несколько позже в процессе учёбы выяснилось, что у моего учителя была весьма странная библиотека. Единственный книгой, содержащей естественно-научные знания, была книга Иоанна экзарха Болгарского «Шестоднев». Она содержала сведения по различным областям знаний: астрономии, астрологии, географии, ботанике, зоологии, анатомии и физиологии человека. Понятно, что многие знания в ней были ошибочными, поскольку базировались на трудах Аристотеля, Платона и Демокрита. Так же как в Греции, самым популярным чтением были жития святых – этой литературы у Варламия в частности и вообще в монастырях было более чем достаточно! Русь продолжала питаться греческой культурой, и монахи – главные проводники знаний – ездили учиться в Грецию. Какой-либо сугубо практичной литературы, при прочтении которой можно найти богатое месторождение руды, выкопать шахту, построить завод, начать какое-либо производство, изготовить оборудование, или, как вариант, книги о ремёслах – ничего подобного здесь не было. Плюс к этому, совершенно недостаточно были развиты такие науки, как химия, математика, физика, астрономия. Эти упущения со временем следовало начинать исправлять.

На следующий день состоялся помин по случаю «сороковин» – сорок дней назад от морового поветрия скончались мать, а за три дня до этого младшая сестра княжича. Я этих дам совершенно не знал, но на пиршестве, состоявшемся по этому поводу, пришлось держать подобающую случаю скорбную мину лица. Присутствовали все воеводы, бояре и простые дружинники, оставшиеся, несмотря ни на что, при князе, пусть даже и в изгнании. При помощи Перемоги и наушничающих дворян я с большинством из них был уже заочно знаком, с некоторыми даже за последние дни успел перезнакомиться по новой, лично.

На пир, что был уже в разгаре, меня привел Перемога. На это праздничное мероприятие я несколько припозднился, так как после выматывающей тренировки, устроенной мне моим же наставником, еле подволакивая от ломящей усталости ноги, я отправился в баню. О чём почти сразу же пожалел. Топилась банька по-черному, в помещении было темно и дымно, прям до удушливости. Помывшись на скорую руку, или, лучше сказать, растерев грязь по телу, я при помощи вездесущих дворян облачился в предбаннике в одежды. На меня были натянуты льняные рубахи, портки, полушубок мехом внутрь, а поверх всего этого нацепили нарядный «скомороший» кафтан. На улице мороз пощипывал разгорячённое тело. Впотьмах подворья, тускло освещаемого факелами дежурных стражников, ежеминутно поторапливаемый Перемогой, по крутому крыльцу я поднялся на второй этаж терема, сразу оказавшись в гриднице, густо усеянной чревоугодничающим, пьющим и веселящимся народом.

Я устроился на лавке по правую руку от Изяслава Мстиславича, Перемога приземлился рядом со мной. Изяслав Мстиславич встал, произнёс короткую речь во здравие поправившегося сына, разгорячённая публика в ответ шумно заголосила, опрокидывая в глотки содержимое своих кубков, и прерванное пиршество как ни в чем не бывало продолжилось с новой силой. На молодого княжича перестали обращать внимание, тем самым дав мне возможность не только насытиться вкуснейшей убоиной, источающей непередаваемые ароматы, но и внимательно приглядеться к собранному здесь самому цвету местного воинства – к дружине смоленского князя.

И здесь Перемога оказал мне помощь, заочно знакомя меня с дружинниками – многочисленными гриднями, детскими, отроками и редкими боярами князя. Абсолютное большинство бояр осталось в Смоленске, за Изяславом Мстиславичем в изгнание последовали лишь самые верные и преданные его сторонники.

Сожрав прям-таки со зверским аппетитом лебяжью лапку, шмат кабаньего окорока и подзаправившись пивом, Перемога принялся меня просвещать на предмет «ху из ху» из здесь присутствующих.