Большая охота - Андрей Мартьянов Страница 5

В нижней трети листа красовалась убористая подпись – «Тьерри де Транкавель», заверенная оттиском печати Ренна, двумя переплетенными треугольниками. Ральф недоуменно хмыкнул, в который раз подумал, что до сих пор не представляет толком всего размаха замыслов своей предприимчивой госпожи… а лишний сторонник ей наверняка не помешает… и отправился со своими подчиненными в указанное место, приготовившись к ожиданию.

Предсказанное в письме сбылось в совершенной точности и в должное время. Благодаря любезности среднего де Транкавеля мессир Джейль теперь располагал всем архивом, пропавшим из Тауэра в суматохе августовских дней.

…Как же поступить с сэром Гисборном? На первый взгляд он предстает туповатым тяжелодумом, которому ничего не стоит заморочить голову. Сделать лицо позначительней, подкинуть пару намеков на сильных мира сего. Внушить дураку-рыцарю, что происходящее затрагивает интересы многих важных особ, что в гибели Мак-Лауда замешана высокая политика, что молчание и даже всяческое содействие Джейлю для него теперь – единственно правильный выбор. Пусть занимается полезным делом, зарабатывая прощение и обеляя свое честное имя. Ну, хотя бы приглядывает вкупе с остальными за Изабель – эта рыжулька, похоже, та еще штучка, а от Безье до Марселя и от Марселя до Мессины путь неблизкий…

Ральф перестал вертеть в руках фибулу. Снаружи окончательно вступила в свои права октябрьская ночь – темная, с яркими и кажущимися такими близкими звездами. Самое время потолковать с пленниками об их нелегкой судьбе. Джейль давно усвоил: ночью человек особенно уязвим. Его клонит в сон, он утрачивает способность связно мыслить и говорит необдуманные слова.

Итак, решено. Смазливого итальянца – в расход, как только представится возможность, а рыцарь сейчас сам определит свою участь. И если шевалье Гисборн вдруг окажется строптивцем, что ж… навряд ли волки с воронами станут возражать, если в одну могилку с итальянцем ляжет англичанин.

Мессир Джейль выглянул в узкий полутемный коридор гостиницы и, окликнув бдевшего подле соседней двери караульного, велел привести к нему пленного рыцаря по имени Гай Гисборн.

Увы, толкового разговора с соотечественником у Джейля не вышло. После всех треволнений последних недель, после жутковатого гостеприимства хозяев Ренн-ле-Шато и визитов наводящего оторопь «мессира де Гонтара», любые угрозы вкупе с заманчивыми посулами не вызывали у Гая ничего, кроме глухого раздражения. Джейль, кем бы он ни был, по сравнению с Железным Бертраном или таинственным де Гонтаром казался не более чем заурядным бандитом. Кому бы из королей этот тип не служил, Гисборн отнюдь не собирался ни играть в его грязные игры, ни, тем более, вступать с вероломным убийцей в какой бы то ни было сговор.

Посему английский рыцарь с порога обдал мессира Джейля презрительным ледяным высокомерием. Сперва Ральфа это не удивило и не задело: при желании он сам мог скроить не менее непроницаемую и надменную физиономию. Что он знает о тайнах Крестового похода, этот Гай Гисборн? Ровным счетом ничего. Только пыжится, уподобляясь жабе на болоте. Ничего, это пройдет. Даже самый тупоумный крестьянин не ошибется в выборе, коль скоро выбирать приходится между жизнью в почете и достатке или наспех вырытой безвестной ямой в придорожных кустах.

Однако беседа, скверно начавшись, и далее протекала в том же крайне неприятном ключе. В ответ на пропозиции Ральфа рыцарь, нимало не стесняясь в выражениях, высказал все, что думает о Джейле (вероломном мерзавце), его ремесле (гнусном), его методах (грязных) и его подчиненных (поголовно висельниках). Почему, собственно, он должен безоглядно верить уверениям неведомого разбойника с большой дороги? Ах, у него есть письмо со своеручной подписью и печатью мадам Элеоноры? Да что вы говорите! Неужели это письмо дарует мессиру Ральфу Джейлю право безнаказанно грабить путников, пленять невинных и убивать исподтишка?! И вообще, надо еще подумать, кто здесь выступает чьим сторонником и кому предан сам мессир Ральф! Может статься, он давно куплен посланцами Константинополя – и докажите мне, что это не так! Своим грязным золотом и своей недостойной славой пусть мессир Ральф подавится, а угрозы свои вышеупомянутый мессир может засунуть себе… да-да, именно так, и желательно поглубже…

В глубине души Гай восхитился, какую складную и толковую речь произнес. Вот и мессир Ральф, сперва пытавшийся застращать собеседника высокими покровителями и жуткими карами, под конец сделался молчалив и задумчив. Так что, когда Гисборн закончил свою гневную филиппику, он лишь сухо осведомился:

– Это все? Что ж, ты сказал, а я услышал. Увести!

– …Ну, чего он хочет? – вскинулся Франческо, едва за Гаем закрылась дверь их временного узилища. – О чем спрашивал?..

– Сулил немереные почести от коронованных особ, если буду с ним заодно, – гордо расправил плечи рыцарь. – Грозился смертью, если откажусь. Подумать только, этот упырь предлагал мне, потомственному дворянину, есть из одного котла со своими головорезами! Вместе с этими скользкими типами тащить вас на веревке в Марсель! Как, по-твоему, я должен был поступить?!

– Согласиться, конечно, – мрачно буркнула из своего угла Изабель Уэстмор. – Тогда бы мы имели своего человека в неприятельском стане и приличный шанс выжить. Надеюсь, твоя рыцарская честь не помешала тебе принять его благородное предложение?

Пару ударов сердца Гисборн немо таращился на девицу Уэстмор. Потом, тяжело плюхнувшись на табурет, треснул себя по лбу и выругался от всей души.

* * *

«За всю жизнь со мной не происходило столько неприятностей, сколько за последний месяц!»

Такова была первая отчетливая мысль Дугала из клана Лаудов, уроженца малоизвестной деревушки Гленн-Финнан. К моменту, когда к нему частично вернулась способность здраво соображать, он сумел выкопаться из неглубокой могилы, устроенной для него подчиненными Джейля, отогнать нахального ворона, посчитавшего бездыханный труп своей законной добычей, и с трудом преодолеть сотню шагов в глубину распадка. Там он снова рухнул навзничь, с трудом втягивая холодный утренний воздух. Горло саднило так, будто с него содрали кожу и нацепили раскаленный железный ошейник.

Второй, вполне закономерной мыслью, было: «Может, я все-таки умер?»

Доказательств истинности этого соображения – хоть отбавляй. Отчетливое воспоминание о двух ослепительных и обжигающих вспышках, после которых пришла непроглядная тьма. Окликавшие его в этой тьме голоса людей, умерших от его руки либо по его вине. Голоса звали за собой, обвиняли, требовали, грозили… Их заглушил рев пламени, сквозь который еле слышно пробивался отчаянный крик – вроде бы женщины?.. – звавшей на помощь. Она кричала: «Данни! Данни, где ты?» – и пронзительный вопль летел по пустым коридорам, отражаясь от стен и потолков. Он не мог найти ее в этом объятом огнем лабиринте дворов, галерей, переходов, бежал и знал, что опаздывает, безнадежно опаздывает…

– Еще не время, – мягко прошептал кто-то. Темнота ушла, и он очнулся – под тонким слоем земли, с присохшим к небу онемевшим языком и внутренностями, скрутившимися в тугой полыхающий комок.