Нуар - Андрей Валентинов Страница 5

– Нет, Шарль, продукция доктора Геббельса меня давно не удивляет…

Рядом с билбордом – объявление поменьше, на этот раз вполне с афишу. Буквы серые, какие-то несолидные. «Американская плутократия – враг Свободной Европы. Лекция профессора Мадридского университета Лео Гершинина». Тоже авеню Ваграм, дом 39, но не «Salle», а помещение лектория.

По тротуару же спешили по своим делам парижане. Хорошо одетые, улыбающиеся, довольные жизнью. Немцев тоже хватало, точно таких же ухоженных и веселых. Никто не шарахался друг от друга, не пытался обойти стороной.

– Меня удивляет город, Шарль. Там, откуда я прибыл, все уверены, что Париж совсем другой. Патрули на улицах, редкие прохожие жмутся к стенам, а на стенах объявления о расстреле заложников…

Парень изумленно моргнул.

– Но это типичная лондонская… То есть, я хотел сказать, что пропаганда, даже наша, антифашистская, неизбежно все упрощает. В городе не так и весело, мсье  [3], женщины носят туфли на деревянной подошве, цены растут, молодежь мобилизуют на работы. Но Париж остается Парижем, к тому же, сейчас весна…

Шарль, улыбнувшись чуть виновато, развел руками. Я понимающе кивнул. Весна, пора любви, скоро зацветут каштаны на бульварах. Амур, тужур, бонжур, ля кур…

«О, неуверенность! Во мраке меня ведёшь ты наугад…» Я уже знал, что убью этого парня, но все пытался объяснить, оправдать. И в самом деле! Боши в Парже уже почти три года, люди привыкли, жизнь продолжается. А парень просто волнуется, ему поручили очень важное задание, он боится сделать что-то не так, не оправдать доверия…

«О, неуверенность! Во мраке…»

– Ну, где там наши крокодилы?

Крокодилы ждали нас на Площади Нации – громадные, нелепые, зеленые от патины, похожие на заблудившихся во Времени доисторических ящеров. Деловитые работяги уже успели разобраться с первым – выломав из пустого фонтана, подцепили к крану, оттащили в сторону и бросили посреди площади. Второй еще сопротивлялся, грозно щерил зубастую пасть. Металлический монстр был велик, страшен, полон холодной бронзовой ярости, он не хотел сдаваться без боя…

Звук отбойного молотка заставил невольно вздрогнуть. Подумалось, что яростного гада пытаются дострелить. Очередь, еще одна, еще… Бронза сопротивлялась оккупантам. Слабая людская плоть смирилась. А крокодил? Что крокодил? Каштаны, весна, любовь, любовь, любовь…

У зайцев и влюбленных две напасти:

Они дрожат от страха и от страсти.

Великий Гийом как в воду глядел. Два юных парижских зайчика лобызались в двух шагах от поверженного чудища…

Памятники начали снимать осенью 1941-го, в самый разгар боев за Москву. Немцам требовался цветной металл, но дело было, конечно, не только в нескольких тоннах бронзы или свинца. Нацию побежденных в очередной раз унижали, заодно проводя тест на покорность. Вот они, ваши герои, ваши мученики, ваши любимцы – сброшенные с пьедесталов, изувеченные, разрезанные автогеном! И не бошами-оккупантами, а самими же добрыми парижанами. Лондонские газеты публиковали фотографии разбитых статуй и пустых пьедесталов, печатали списки-похоронки, а я все ждал, что у кого-то из парижан окажется не заячье сердце. Не дождался – ни выстрела в ответ, ни крика, ни писка. Съели и облизнулись.

Просматривая очередной список уничтоженных монументов, я легко находил знакомые имена. Кондорсе, Тьер, Марат, Гюго… Но куда больше было неизвестных, о ком и слышать не доводилось. Какие-то сенаторы, министры, врачи, учителя, офицеры и солдаты, просто скульптуры из парков – рядовые заложники, попавшие в общий список. Немцы знали, что делали, уничтожая не памятники – Историю ненавистных им «лягушатников». А французы? Хоть бы бомбу кто кинул!

Я досмотрел казнь до конца. Крокодил погиб в бою – единственный храбрец на весь город. Пока его добивали, я продумал то, что буду делать дальше. Мы пойдем с Шарлем на Монмартр, на Гору Мучеников, и я попрошу провести меня к церкви Святого Сердца. Днем там не слишком людно…

Уезжать из города надо сразу, ни с кем не встречаясь, никому не телефонируя. Жаль! Очень хотелось сходить на лекцию к профессору Мадридского университета, борцу с заокеанской плутократией. Давно уже мечтал повидать бывшего прапорщика Льва Гершинина. Поговорить по душам, взять за лацканы, объяснить, кто он такой и чего стоит…

Только надо ли? Лёва и так все понимает. Наша птица-говорун всегда отличалась умом и сообразительностью.

– Ну что, Шарль? – улыбнулся я. – Забегал я вас? Еще один маршрут выдержите?

– Конечно! Куда еще сходим?

Парень усмехнулся в ответ. Яркие молодые губы, честные серые глаза…

Только через год, перед новой, последней, поездкой во Францию, Ричард Грай разгадал нехитрый парижский ребус. Убитый им связной не был ни агентом гестапо, ни сотрудником секретной службы Виши. Он честно выполнял приказ подполья – встретить тайного гостя, проводить в условленное место, а потом, если понадобится, помочь зарыть труп. В Лондоне хотели избавиться от слишком самостоятельного эмигранта, упорно не желавшего восхищаться де Голлем и даже не пожелавшего с ним встретиться. Последней каплей стали переговоры с генералом Жиро, имевшим свои виды на будущее освобожденной Франции.

Бывший штабс-капитан был всего лишь пешкой. Но и пешка способна объявить «шах».

Парижское подполье поспешило выполнить приказ. Ошиблись в одном: связной Шарль узнал все заранее и невольно выдал – и себя, и своих командиров. Он-то и оказался крайним. Уже мертвого, его ославили провокатором и гестаповским агентом.

Ричард Грай не стал жалеть парня.

Ветер стих, туман отступил, ушел и холод. Тьма стала гуще, но человеку почудилось, будто вдали, у самого горизонта, проступила еле заметная неровная черная твердь. Это внезапно успокоило. А еще он вспомнил число – 31 января. Просто вспомнил, без особого труда. Год – 1945-й, день недели – среда. «Текора» зайдет в знакомый порт ближе к ночи.

Сегодня…

Оставалось подвести итог, пусть пока еще предварительный. В сентябре позапрошлого, 1943-го, он уехал на Корсику по поручению генерала Жиро. Идея казалась перспективной – увести остров из-под длинного носа де Голля. Тот не пожелал помочь местным партизанам-«маки», не слишком жаловавшим носатого выскочку. Корсиканцев оставили умирать, но Жиро сумел подбросить оружие и в последний момент высадил преданных ему бойцов из Сражающейся Франции. 5 октября в освобожденном Аяччо, на родине Великого Корсиканца, с Ричардом Греем встретился только что прилетевший на остров эмиссар де Голля. Бывший штабс-капитан не ждал ничего хорошего от этого разговора, но совершенно неожиданно ему было предложено забыть о прошлом и начать все с чистого листа.