Дети Эдема - Джоуи Грасеффа Страница 5

В общем, я так и остаюсь стоять «на часах» посреди своего жалкого островка безопасности, прямо, как столб, и смирно, как новобранец-зеленорубашечник. Жду отбоя тревоги.

И понимаю через некоторое время, что сигнал этот сыграют нескоро – голоса людей, явно собравшихся удобно устроиться в нашей гостиной, звучат все четче и четче. Я горько вздыхаю, и тепло моего дыхания, отраженное близкой стеною, возвращается ко мне, согревая лицо.

Хорошенько и не знаю, чего ждала от этого неизвестного посетителя? Наверное, чего-то сжатого и сухо-официального. Скорее всего, он явился по какому-нибудь делу, которое не ждет отлагательства до нового рабочего дня. Или считается, что не ждет. Возможно, мама должна срочно утвердить решение о копировании и распространении какого-нибудь важного до-Гибельного артефакта. Или папа – так же срочно выписать какой-нибудь препарат ограниченной выдачи важной шишке из Центра? Обычно в таких случаях присылают предварительные уведомления: либо звонят по комплексной системе связи «Юником», либо шлют автоматическое сообщение, чтобы известить о своем приближении, в общем – дают мне возможность спокойно спрятаться. Что же могло у них произойти настолько экстренного, чтобы нагрянуть вот так, сюрпризом?

…Чего я уж точно не ожидала услышать, так это маминых рыданий. Похоже, она сидит прямо здесь, рядом, по ту сторону стены – уж очень громко раздается плач. Я даже невольно сделала шаг вперед и чуть ушибла палец на ноге. Интересно, они слышали звук удара? Нет, не думаю. Во всяком случае, незнакомец не прерывает своей речи. Многие слова можно разобрать.

– Через неделю, – произносит он, и я в недоумении хмурюсь.

Что такое должно случиться через неделю и почему мама из-за этого плачет?

– Так скоро? – переспрашивает она с отчаянием в голосе.

Тут вмешивается папа.

– Мы ждали без малого семнадцать лет, – говорит он угрюмо и резко. – По мне, так вышло совсем не скоро.

Без малого семнадцать лет? Значит, это как-то связано со мной? Уж наверное. Или со мной, или с Эшем.

– Сами понимаете, не обошлось без сложностей, – говорит неизвестный примирительным тоном, но я-то слышу в его интонации нотки раздражения. – Достать линзы на черном рынке – это только начало дела. Половина преступного мира в Эдеме промышляет глазными имплантами, зарегистрированными на посторонних владельцев и способными подтвердить регистрацию при сканировании обычного уровня. Настоящая проблема в том, чтобы зарегистрировать нового владельца!

– Мы достаточно вам заплатили, – обрывает его папа. – Этот вопрос следовало решить уже давным-давно.

– Прекрати, – просит мама и тяжело вздыхает. Мне ясно, что она изо всех сил старается взять себя в руки и успокоиться. – Продолжайте, мистер Хилл. Расскажите нам все до конца.

– Если он сделает все как надо, мне наплевать – как, лишь бы дело было сделано, – вполголоса бросает ей отец. Я так и вижу сейчас выражение его лица, одновременно настороженное, нетерпеливое и капризное, глаза смотрят недоверчиво, искоса. Таким он часто бывает. – Итак, вы сказали, через неделю. Почему не раньше?

Тут снова раздается дверной звонок, и в то же мгновение мама громко ахает, так что мне даже непонятно, на что она так реагирует – на него или на папины слова.

– Вы кого-то ждете? – спрашивает наш посетитель. Он явно встревожен.

Я, как вы понимаете, по-прежнему стою, зажатая в своем закутке, в тесноте и духоте, но это не мешает мне отчетливо, как сквозь стену «видеть», как мама и папа обмениваются быстрыми взглядами. Не все всегда между ними гладко, уж я-то это знаю, но навык невербального общения они не утратили. Я часто задавалась вопросом: а как другие пары, тоже владеют этим трюком – умеют быстро посылать друг другу реплики без слов, одними глазами, и так же быстро приходить к соглашению? А теперь мне еще и стало любопытно – сама я когда-нибудь научусь так общаться с кем-нибудь? Изучу кого-нибудь так же хорошо?..

За стеной происходит какое-то торопливое движение. Потом визитер вдруг издает изумленный крик, и до меня доходит, что его заталкивают наверх по лестнице, прямо к моему чердаку. Что ж. Кто бы он ни был, ему там точно будет удобнее, чем мне здесь.

Несколько мгновений спустя в комнате снова появляется мама, и по ее приглушенному, отрывистому разговору с отцом я догадываюсь, что тот еще не ходил открывать дверь.

– Они его найдут? – спрашивает она.

– Откуда же мне знать? – огрызается папа. – Я ведь даже не представляю, кто эти они и чего хотят. Может, просто на работе что-то стряслось?

Мама огорченно вздыхает. Ей бы его оптимизм.

– Ну что же это такое, почему именно сейчас?! Надо как-то вывести его из дома.

– Но ведь он – служащий Центра, разве ему нельзя у нас находиться? Может, он мой приятель, – возражает отец.

– А что, если они за ним следили? Раз он связан с черным рынком, такого знакомства позволить себе нельзя. Особенно сейчас, когда мы так близки к цели. У них это вызовет подозрения.

– У них возникнет еще больше подозрений, если мы немедленно не откроем, – вполне резонно отвечает отец.

– А где Рауэн? Успела запереться в подвале?

– Не знаю, но она достаточно благоразумная девочка, чтобы никому не показаться на глаза, пока за ней не придет кто-то из нас. Сходи пока, налей себе что-нибудь выпить и присоединяйся к нам через пару минут, как ни в чем не бывало. А то сейчас по твоему лицу кто угодно поймет, что дело неладно.

И он тяжелой поступью удаляется в направлении входной двери. В гостиной становится так тихо, что я снова слышу звук собственного дыхания. Какое-то время мне кажется, что мама тоже ушла, поскольку и ее шагов – куда более легких – не слышно. Но затем – что это? Раздается легкое поскребывание в стенку, как раз за моим укрытием. Она знает, что я здесь! По крайней мере, догадывается.

Я осторожненько скребусь в ответ – разок, затем еще. И слышу с противоположной стороны легкий ласковый вздох, и чувство любви так захлестывает меня, что я рухнула бы на пол, если б в моем убежище для этого хватило места. Папа всегда делал все от него зависящее, чтобы я была в безопасности, но мама… мама еще и давала понять, что все ее поступки, все ее «меры», все ее жертвы – это от нежности ко мне, а не просто из чувства долга, или от страха, или из-за жестокой необходимости.

Нарочно громко топая, чтоб я поняла: сейчас ее рядом нет, она выходит из гостиной. Но облако любви остается, и чувство одиночества не охватывает меня. Я не ощущаю себя запертой в ловушке. Мне спокойно.

Но проходит совсем немного времени, и это спокойствие испаряется без следа. До меня доносится топот множества сапог. Доказательств у меня нет, но я готова была поспорить бы на что угодно: это они, зеленорубашечники, наша эдемская полиция.

Эш их всегда высмеивает. Часто рассказывает, как они с ног сбиваются, выслеживая «озорников», которые взламывают городскую систему освещения и уличными огнями выкладывают неприличные слова вроде тизак [2] или кофаз [3]. Или – любвеобильных юношей, проникающих после закрытия в лишайниковые сады и обжимающихся там со своими подружками. Что ж, может, для таких вот шалунов с их ребяческими розыгрышами зеленорубашечники серьезной угрозы не представляют и даже оказывают на них воспитательное воздействие. Но мне прекрасно известно, что это – никакая не «потешная команда», а беспощадный боевой корпус, чья задача – выкорчевывать все и вся, что идет вразрез с мерами Экопаноптикума по коллективному выживанию. То есть, меня выкорчевывать, например.