Фагоцит. За себя и за того парня - Андрей Величко Страница 5

Вернувшись в двадцать первый век, я первым делом полез на антресоли за картонной коробкой, где были сложены совершенно бесполезные сейчас, но памятные мне вещи из юности, молодости и прочего.

Так, фотоаппарат «ФЭД-2» пока отложим, калькулятор «Б3-18А» тоже… ага, вот он, конверт.

Я вытряхнул его содержимое на стол и начал внимательно рассматривать. Денег не так уж мало, но они не все годятся для шестьдесят второго года. Насколько я помнил, где-то ближе к перестройке купюрам была усилена степень защиты, но как их отличить такому дилетанту, как я? Да по первой букве серии. С буквой «А» мне точно годятся, «Б», наверное, тоже. Для рублей и трешек, скорее всего, сойдет и «В» с «Д», вряд ли их будут внимательно рассматривать.

С такими граничными условиями удалось отобрать сто тридцать шесть рублей. Я свернул деньги, перетянул резинкой и положил на столик около дивана. Прямо сейчас отправиться в прошлое не получится, но ничего, я могу и подождать. Может, придет в голову идея, что зажать во второй кулак при отходе ко сну с перспективой перемещения.

Подумав, я решил пока ограничиться деньгами – в конце концов, они сейчас нужны Скворцову в первую очередь. Ну, а все остальное будет потом. После того, как я в его лице приеду в Москву.

Вот я и снова на улице Крупской, которая пока еще Вторая Строителей. Памятника в начале сквера между проезжими частями, ясное дело, нет. Слева вместо ухоженного мини-парка несколько больший по размеру пустырь. Меня уже успели просветить, что он называется Собачьей площадкой. Деревьев в сквере меньше, чем я помнил, и они совсем молодые. Ну что ж, пора двигать к дому.

Я, честно говоря, немного волновался. Во время поездки в поезде как-то не особо чувствовалось, что вокруг далекое и, по мнению некоторых, прекрасное и навсегда утерянное прошлое. Да, что-то такое было, но за окном. А теперь – вот оно! И мне, ну по крайней мере половинке меня, здесь жить. До родного дома осталось пройти метров триста. Как он меня встретит? Хорошо хоть семью соседей я более или менее знаю из описаний словоохотливой старушки Веры Михайловны. Если в квартире не будет гостей, то не ошибусь, как к кому обращаться. У меня даже есть два ключа, только я не уверен, что они именно от моего жилища. Хорошо хоть сегодня воскресенье, так что в квартире почти наверняка кто-то есть. Четвертое ноября, Карибский кризис уже кончился. Впрочем, вряд ли советские люди так уж в курсе про него – на остановках я покупал газеты и не нашел там об этом почти никаких упоминаний. Так, пара невнятных заметок про освободительную борьбу кубинского народа, и все.

Вот и знакомый двор. Почти такой же, как в двадцать первом веке, только зелени существенно меньше и над окнами нет кондиционеров.

Я глубоко вздохнул и зашел в подъезд. Чуть задержался перед квартирной дверью и вдавил кнопку звонка.

Вопль, наверное, был слышен по всем этажам вплоть до последнего, девятого.

– Ви-и-тя-я-я! Мам, пап, Витя вернулся!!!

Верещала девчонка, хотя, пожалуй, уже почти девушка, лет этак тринадцати, в которой можно было узнать Веру Михайловну – пока еще, ясное дело, просто Веру. Или даже Верку.

Дальняя от входа дверь открылась, и из нее выглянул невысокий и тощий мужичок средних лет и средней небритости.

– Здравствуйте, дядя Миша, – я вошел в прихожую и поставил чемоданчик на пол. – Вер, ну не ори ты так, на последнее ведь ухо оглохну.

– А почему на последнее?

– Потому что меня недавно на учениях слегка контузило, и правое ухо пока слышит плохо.

Тут я, конечно, преувеличивал, слух уже практически полностью восстановился. Но про контузию нужно было упомянуть обязательно, чтобы потом мои провалы в памяти особого удивления не вызывали.

– Ох, бедненький…

Вышедшая из комнаты женщина явно была Вериной матерью, сходство несомненное.

– Витя… ты… уже знаешь?

– Про отца? Да, теть Нина, знаю. От чего он умер?

– Доктора разные ученые слова про печень говорили, а я по-простому тебе скажу. От водки! Она, проклятущая, его в могилу свела. Ты уж, Витенька, не пей, ну зачем тебе это? Ой, да что ж ты в коридоре-то встал? Сейчас ключи твои принесу, и… это… я там в твоей комнате все протерла маленько. Больно уж там… э… не убрано было. А ты тут чего подмигиваешь?

Этот пассаж был адресован уже дяде Мише.

– Так ведь отметить бы…

– Дядь Миш, теть Нин, мне после контузии еще и пить нельзя.

– Совсем? Ну…

Дядя Миша, похоже, был готов начать меня жалеть даже почище друзей-сослуживцев, но под многообещающим взглядом супруги сдулся и даже начал, как мог, делать вид, что он ничего такого сказать и не хотел.

– И правильно, ты, Витя, об этом не жалей. Сейчас сядем, чайку попьем… в бакалее небось еще вафельные тортики не кончились… Вер, сбегаешь?

– Давай лучше я, – вылез дядя Миша.

– Куда? Хотя… ладно, иди. Но чтоб мигом – одна нога здесь, другая там! Витя, да ты, наверное, с дороги голодный, борщ будешь?

«Глава семьи» действительно обернулся быстро, у меня только-только получилось умять приличных размеров тарелку борща.

Я присмотрелся и принюхался. Похоже, дядя Миша перехватил как минимум три кружки пива, а скорее и все четыре. Когда успел-то? Он ведь еще и торт принес. Впрочем, это его дела. В двадцать первом веке Вера Михайловна говорила, что ее отец, конечно, выпивал, но не так чтобы очень и к буйству по пьяни был совершенно не склонен.

Да уж, решил я, наконец-то оставшись один в своей комнате, с соседями мне, похоже, повезло. Вороньей слободкой в этой коммунальной квартире не пахнет совершенно. Нина Александровна вон тут не только все, как она сказала, протерла. В комнате вообще не было ни пылинки. Вся одежда выстирана и выглажена, холодильник «ЗИЛ» отмыт до блеска, прямо-таки ждет, когда я его включу и начну набивать продуктами.

Комната моя, по наспех проведенным измерениям, имела общую площадь двадцать два квадратных метра и состояла из четырехметрового тамбура, где стоял холодильник и к стене были привинчены вешалки для одежды, а снизу стояла самодельная полка для обуви, и собственно жилого помещения три на шесть метров. В принципе между тамбуром и комнатой можно даже вставить дверь, но зачем? И так сойдет.

Мебели в комнате не очень много, но и не мало. В самый раз, только эту железную кровать с шарами лучше выкинуть, мне и дивана хватит. Из аппаратуры – радиола «Октава». Вполне, кстати, приличный аппарат для теперешних времен, причем, если понадобится, его смогу модернизировать. Приемную часть наверняка придется, имеющаяся для прослушивания вражеских голосов годится не очень. И, кстати, с деньгами у меня теперь очень даже неплохо. Помимо остатка дембельских и тех, что я переправил из двадцать первого века, Нина Александровна вручила мне еще триста двадцать рублей. Оказывается, отец с каждой пенсии отдавал ей по червонцу – чтоб, значит, она эти деньги сохранила для меня.