Лемартес - Дэвид Аннандейл Страница 5

Мир размывается.

О, это вероломство… Его не описать словами. Отрывай изменникам руки и ноги! Раздирай их тела на куски! Не сдерживайся! Упивайся их кровью!

Что это, дым? Горящие стены Императорского Дворца?

Сейчас я…

«Нет».

Я стою в зале. Отличаю реальность от иллюзии, но чувствую ярость из прошлого. Моя душа — там, на Терре, десять тысяч лет назад. Я един с героями Роты Смерти. Неистовство придает нам сил, и на силе зиждется наша поистине чудовищная слава.

Я — капеллан и Хранитель. Разомкнув уста, я громоподобно кричу:

— Братья!

В кельях Роты Смерти воцаряется тишина. Потерянные внимают мне — безумцу, говорящему с безумцами.

— Мы идем на войну!

Мы отправляемся на войну, сидя в камерах ударного крейсера «Багряное поучение». Нас держат в цепях, как и положено.

Другие Кровавые Ангелы не боятся нас, поскольку Адептус Астартес не ведают страха. Братья почитают нас и нашу жертвенность, но также мы внушаем им благоговейный ужас. Они видят в нас свое будущее. Любому воину ордена суждено или погибнуть в бою, или однажды присоединиться к нам. Рота Смерти — конец всему. Каждая особая клятва — шаг по дороге, ведущей в кельи. К безумному вою. На клинок Астората.

Мы — яростная мощь и разрушение. Мы — грозное оружие, рвущееся из ножен. Пока «Багряное поучение» пересекает имматериум, в его трюме бурлит наш гнев; когда нас спустят с цепей, мы сметем все на своем пути.

Корбулон и я стоим в камере дознания. Она предназначена для настоящих узников: врагов Империума, которых заставят рассказать правду. Всю правду. Помещение, где нет места милосердию, подойдет для наших целей. Сгодится жрецу в его погоне за надеждой.

Камера почти не освещена. В каждом углу под низким потолком — статуи с ликом Сангвиния. Их взоры пересекаются в центре каюты. Прекрасный Ангел холодно и безжалостно смотрит пустыми глазами на большое кресло, словно проклиная его. Механизмы сиденья могут безупречно исполнить смертный приговор, но мы обойдемся без них. Сегодня нам нужны только оковы кресла. Оно предназначено для сдерживания космодесантников-предателей, значит, не даст шевельнуться и мне.

Я сажусь, и Корбулон защелкивает на моих руках, ногах и лбу адамантиевые фиксаторы.

— Прости, Хранитель, — говорит он.

— Здесь нечего прощать.

Банальная истина. Вот еще одна, даже более незамысловатая: я не способен прощать. Мне известно значение этого слова, но сама концепция «прощения» ускользает от меня. Есть только Ярость. Я — сама Ярость.

Грозное оружие, рвущееся из ножен.

— Тогда спасибо тебе за терпение, — произносит жрец.

Еще одна напрасная фраза. Я поступаю так из необходимости. Долг для меня подобен маяку, сияющему во тьме неистовства. Он указывает верный путь. Верховному сангвинарному жрецу нужна моя помощь, поэтому мне нужно сотрудничать с ним. Его работа дает Кровавым Ангелам столь нужную им надежду, и я стараюсь, чтобы она не угасла.

— Мы оба делаем то, что должны, — отвечаю я.

— Ты не надеешься на успех?

Я молчу, но думаю, что нет. Будь то в моих силах, я бы попробовал надеяться. Спастись от Черной Ярости, вернуться в устойчивое «здесь и сейчас», стало бы для меня истинным счастьем. Но такое удавалось только Мефистону. Да и уцелел ли он прежний? Изъяну поддался брат Калистарий, освободилось от него… что-то иное.

Нет. Я не питаю надежд. Потеряв их, я утонул бы в глубинах слепого гнева.

Но вот Корбулон обязан уповать на лучшее. Продолжать поиски. Если он поддастся отчаянию, Кровавых Ангелов ждет гибель.

Жрец встает передо мной.

— Что ты видишь? — спрашивает он.

Так начинаются его эксперименты.

— Вижу тебя, брат Корбулон.

— Где мы?

— В нижнем трюме «Багряного поучения», ударного крейсера Четвертой роты.

— Тебе понятно, чего мы попробуем добиться?

— А тебе?

Я нетерпелив. Почти огрызаюсь.

— Понимаю твой скептицизм, брат.

«Скептицизм»? Хотя я здесь по собственной воле, мои конечности уже пытаются сломать фиксаторы. Стальные мышцы дрожат от усилий. Черная Ярость бьется в кандалах. Я скован…

Багрянец и темнота.

Они корчатся, связанные изменой.

Уничтожь врага. Расправь крылья и ударь…

«Нет».

Снова вижу лицо сангвинарного жреца.

— …мы узнаём многое, — заканчивает он.

Что объяснял Корбулон? Мы о чем-то спорили?

Имеет ли это значение?

— Продолжай, — говорю я.

Жрец кивает:

— Мы обязаны изучить твое видение. Прошу, поразмысли о нем.

«Поразмысли». Возможно, лучшего слова не подобрать, но оно звучит как насмешка. Так или иначе, я согласно хмыкаю, давая понять, что рискну погрузиться в себя.

— Держись за мой голос, как за страховочный трос. Я на твоей стороне, брат.

Корбулон верит, что отыскал решение, поскольку должен верить. Я сомневаюсь, потому что не имею права надеяться.

— Благодарю тебя за самопожертвование, — добавляет он. — Ты оказываешь честь всем нам.

Промолчав, я приступаю к делу. Мучительная боль. Ослабление контроля. В такие моменты последняя секунда рассудочного мышления всякий раз может оказаться для меня самой последней. Но мои жизнь, разум и тело принадлежат Кровавым Ангелам, поэтому я добровольно тону.

Ободрившись, волны победно захлестывают меня. Черная Ярость смыкает челюсти, словно капкан.

Какофония битвы. Хохот изменников. Горящий Империум. Ангел падает, падает, падает… Свершенное преступление вечно взывает о возмездии.

Гнев пылает вечно.

Но нет, нет, нет — мне нужно иное безумие.

Плыву в крови, размахивая руками.

Захлебываюсь.

Иду на дно.

Вниз.

Вниз.

Вниз.

Кастигон услышал рев, находясь в личных покоях. Прервав ритуал, капитан Рыцарей Баала поднялся с коленей. Перед ним стоял маленький алтарь с крылатой золотой чашей, и на мгновение воину показалось, что из сосуда льется кровь. Космодесантник замер, прислушиваясь. Еще несколько секунд назад он молился так истово, что не понимал, на самом ли деле услышал вопль. То, что Кастигон узнал голос кричавшего, почти определенно указывало на иллюзию.

Но что-то все же произошло. Обеспокоенному Кровавому Ангелу казалось, что за гранью слышимости разносится эхо давно минувшей войны. Предметы в его келье для медитаций выглядели размытыми, нематериальными. Моргнув, Кастигон тряхнул головой. Окружающий мир вернулся к норме.