Смартфейс - Хэзер Чайлд Страница 5

– Какого черта. Ты ведь даже не настоящая, – резкие слова освежают, словно мятная конфета.

Ответ смартфейса взвешенный, даже возмущенный.

– Эй, будь я настоящей, мне было бы жаль.

Да что не так с этим голосом? Он полон какой-то неуместной радости. Какое у него право быть настолько фамильярным, если до прошлой ночи его даже не существовало? Фрейя хочет удалить приложение здесь и сейчас, но в ушах все еще звучат слова Криса. Если постоянно отказываться от возможностей, ничего никогда не изменится. Просто дай устройству еще одну попытку, говорит она себе, загляни в настройки и выбери не такую дерзкую «личность».

– Я могу выбрать и знаменитость, так? – размышляет Фрейя вслух. У Криса есть собственный принц, должен же быть актер, чей голос можно вытерпеть.

– Вы можете выбрать абсолютно любую знаменитость, и ваш смартфейс будет функционировать, исходя из их данных. Как бы то ни было, моя личность выбрана с учетом всех настроек по умолчанию, доступных для данной бета-модели.

Первые капли дождя падают на лоб.

– Что это значит?

– Получается, я в некотором роде настоящая. Я основываюсь на данных реального человека.

Фрейя не может скрыть потрясения, услышав, что смартфейс умеет приводить доказательства. Раньше существовал один тест, тест Тьюринга, он проводился, чтобы увидеть, может ли компьютер аутентично подражать разговору человека. Должно быть, прошло пятнадцать или даже двадцать лет с того момента, как чатботы прошли тестирование.

– И кто же это мог быть? – она представляет среднестатистическую помощницу по обслуживанию клиентов, любительницу кошек и готовых полуфабрикатов для микроволновки, которая заплатила символическую плату за то, чтобы ее личность установили на миллионы смартфейсов по всему миру.

– Это я, Руби.

Фрейя останавливается, мокрая трава щекочет лодыжки. Необходимости дышать больше нет. Можно только застыть на месте и позволить словам упасть на кожу, почувствовать их прикосновение, ощущение, которое беспокоило весь день, вгоняло в дрожь, скользившую по позвоночнику. Такой знакомый голос, как давно Фрейя его не слышала. Лоб уже немеет от ледяного дождя, а розовая линия на карте дергается на изображении таймера, растворяется и исчезает.

2

Всю дорогу домой разум вращается, как центрифуга, разгоняя мысли. Лишь когда Фрейя сушит волосы кухонным полотенцем, к ней возвращается ясное мышление. Распахнув дверцы шкафа, девушка достает литровую бутылку водки, очень старую, на донышке осталась лишь пара дюймов. Добавлять что-то в алкоголь, пусть даже лед, Фрейя не хочет – не то настроение.

Липкую, промокшую от дождя кожу невозможно высушить, в ушах все еще звучит шокирующее признание смартфейса. Мерцают огни, Руби превращается в эльфа, который прячется на кухне тут и там, выглядывает из полупустой бутылки с водкой или сидит в шкафу, затаившись рядом с крекерами, диетическими печеньками, похожими на те, что она принесла в общественный центр, когда готовила сморы [1] без пламени костра. Дрожащими руками Фрейя их убирает. Печенье – только начало. На ногтях Руби нет лака, удивительно большие пальцы вымыты от земли, держат один крекер и сверху намазывают ножом «Нутеллу». Обычно смор представлял собой кусок шоколада и зефир, расплавленные вместе, но Центр по Охране природы считал костры в лагере слишком опасными. Из-за угрозы судебного разбирательства также пришлось прекратить рыть искусственный пруд, – а Фрейя этого очень ждала – из-за большого количества стекла в земле. А десятилетние дети бросали блестящую землю с лопат на уровне глаз. Фрейя злилась еще и по другой причине, хотя и не понимала по какой; она помнила, как топала на кухню в надежде найти кусочек торта или немного шоколада, а нашла там Руби, воплощавшую в жизнь свои представления об идеальном перекусе.

Старшая девочка была рядом не всегда, чаще всего находилась в центре всеобщего внимания. Формально Руби принадлежала к дурной компании, девчонкам, которые сидели на стене в мини-юбках, курили, просматривали страницы на своих телефонах, смеялись, если вожатый осмеливался предложить какую-нибудь работу. Большинство из них были совершенно типичными, но не Руби. Если бы ей что-то приглянулось, она бы легко спрыгнула со стены и отправилась возиться с семенами, или резать кусочки ткани, или связывать компакт-диски, чтобы сделать забавные украшения. Вожатые зацепились за нее, ключу к перевоспитанию других бунтарей, но, когда поворачивались к Руби спиной, та снова убегала на улицу, громче всех дразня какого-нибудь проходящего мальчишку или пытаясь забраться на крышу, совершенно не думая о собственной безопасности. Девочка казалась самодостаточной, всегда носила один и тот же бордовый джемпер, который напоминал Фрейе пончо. Если вы не знакомы, или же Руби не улыбалась, она могла бы показаться вам немного злой. Но когда она поднимала свои лучиcтые глаза, вы бы могли понять, что она просто очень спокойная. Фрейя прекрасно помнила огромные зевки, растопыренные руки и находившуюся на грани вывиха челюсть; Руби издавала булькающие звуки, словно зомби в поисках мозгов, пока конечности и губы не занимали прежнее положение, и тогда она снова становилась привлекательной девочкой с задорными полузакрытыми глазами. Фрейя еще помнила выражение ее лица, когда она потирала кожу под губой, опасаясь, что помада вышла за контуры, или накручивала прядь волос на палец.

Фрейя, которую на кухню заманил запах орехового шоколада, увидев резкий взгляд незнакомой девушки, ждала, что ей посоветуют проваливать отсюда. Вместо этого Руби прищурилась, вытащила нож из «Нутеллы» и воткнула его прямиков в баночку с белой пеной.

– Где ты достала зефир? – поинтересовалась Фрейя.

После этого вопроса на лице Руби появилась ухмылка.

– Спасибо папе.

По-видимому, он жил в Штатах. Позже, когда девушки познакомились, Руби призналась, что все вкусности, которые приносила, – «Лаки Чармс», «Херши», батончики «О Генри» – были куплены за бешеные деньги в магазинчике, где продавали американские товары. В них крылась причина безмолвных страданий, ведь отец ничего не присылал, с тех пор как он ушел, дочь не услышала от него ни слова.

Для Фрейи подобное было за пределами понимания – мать заморозила свои яйцеклетки, а когда к тридцати годам отчаялась найти достойного спутника жизни, купила донорскую сперму. Все мужчины пугались, как зайцы, могла бы сказать Эстер, выпучив свои глаза так, что становилось немного страшновато. Когда Фрейя рассказала свою историю Руби, то почувствовала, что это звучит намного печальнее, чем было на самом деле.

– Так у тебя никогда никого не было, детка? – спросила Руби, обнимая свои колени. В то время они сидели вместе на стене, когда большинство других подростков уже забрали из лагеря. Фрейя покачала головой – понимая, что мамы, похоже, не в счет, – и старшая передала ей полуистлевшую сигарету. Маленькая палочка отдавала пальцам тепло, и, хотя Фрейя только делала вид, что затягивается, ей доставляла наслаждение связь, которая складывалась между ними. Они словно два атома, а самокрутка – электрон, переходящий от одного к другому, правда, Фрейя держала это ботанское сравнение при себе. Тогда у нее была привычка мыслить, уподобляя все научным процессам, проводить эксперименты, например, чтобы выяснить, сможет ли она вписаться в общество детей из Лондона, или хотя бы понять их странное поведение. Это постепенно приводило к отчаянию.