Ваш номер - тринадцатый - Евгений Соломенко Страница 50

— …И шампанского! Французское есть? Пару бутылок!

Через десять минут отутюженно-белоснежный стюард с фигурой борца-тяжеловеса начал выставлять перед ним анчоусы, салат из омаров, перепелиные окорочка и прочую гастрономию. Потянулся было за белой фарфоровой супницей, но Плаха остановил кормильца:

— Это потом! Сперва — шампанского: в горле пересохло!

Стюард склонил почтительно голову. Лапищи, «обутые» в белые перчатки, хотя и напоминали ковши экскаватора, порхали на удивление ловко. Из ведерка со льдом они извлекли изумрудную бутылку и, обернув ее полотенцем, начали отворачивать пробку.

— Давай, халдей, шевелись! — по-русски командовал Плаха стюарду прямо в вышколенно-приветливое лицо. — Не видишь, у человека трубы горят! Ай, что ты, Европа сраная, в этом понимаешь?

Последняя фраза застряла у него где-то в нижней гортани. Потому что халдей выдернул пробку и хлынувшую из бутыли струю направил, кретин, мимо фужера, прямо в разинутый Плахин рот.

Плаха зашелся в приступе кашля, выпучив изумленные глаза. А халдей деловито продолжал поливать клиента: лицо, волосы, плечи…

Воздуха не хватало, легкие разрывались без кислорода. Скорчившись, с бессильной ненавистью глядя на сияющего улыбкой дебила, Плаха еще успел подумать: «Что за говенное шампанское у этих французов! Муть маслянистая, и воняет бензином… Почему оно так воняет бензином?!».

Он заставил себя распрямиться, ватными пальцами уцепился за лапу, орошающую его остатками «шампанского». Перчатка на стюардовом запястье задралась, и выпученные Плахины глаза узрели лиловую наколку с родной кириллицей: «Беатриче».

Стюард легко высвободил ручищу, поставил на стол пустую уже бутылку и, отступив на шаг, щелкнул перламутровой зажигалкой. Щедро политый бензином, Плаха вспыхнул, как факел. Опрокинув стул, он рухнул на ковер и, объятый пламенем, катался по полу, потом — корчился, потом — затих.

Стюард стер с лица улыбку, залил водой тлеющий ковер и, выйдя из номера, захлопнул его на замок. Прежде чем навсегда покинуть гостиницу, аккуратно прикрепил на двери полулюкса табличку: «Просьба не беспокоить».

Зори некая жизнь — при всем ее внешне бурном течении — стала спокойной, как болото.

Правда, изредка во сне к нему являлся прежний Зорин, конструктор с залатанными локтями. И странное дело: Зорин нынешний, преуспевающий, отчего-то лебезил перед этим затурканным чмошником и все норовил заглянуть в глаза. А тот, скотина, воротил нос, не желал и смотреть в его сторону. И когда Зорин просыпался, то всякий раз ощущал непреодолимое желание сейчас же подхватиться с шикарной итальянской кровати-«сексодрома» и бежать, в чем мама родила, подальше от этого постылого благолепия, в старый двор-«колодец», в тесную «распашонку», на кухню, пропахшую пригорелым салом.

Потом, отойдя от этого бреда, он костерил себя: «Ну что ты, идиот, дергаешься, чего тебе еще не хватает? Кругом — полный тип-топ!». Действительно: в плаще от Кардена, снятом с чьего-то чужого плеча, Зорину сегодня было предельно комфортно. Иногда ему даже казалось, что он родился в этом плаще.

Хотя порой вдруг прорывалось странное ощущение — будто это не плащ чужой постепенно сделался ему по фигуре, а наоборот, чертов плащик незаметно подгоняет его под себя! Да-да, кроит и перекраивает, словно бы внутри Зоринской оболочки набухает соками какая-то другая сущность.

Правда, всякий раз ощущение это, вспыхнув ярко и болезненно, тут же исчезало. Тревога улетала прочь, а чувство растущей комфортности оставалось, и земля вновь начинала вертеться, как положено. А вместе с ней и господин Зорин, главный редактор, член попечительских и наблюдательных советов, общественный деятель и бизнесмен, уверенно вращался на своей высокой орбите. Согласно закону Авогадро.

* * *

— Н-да, уважаемый Денис Викторович! Ну и кашу же вы заварили с этим вашим Ван-Гуттеном!

— Будьте добры уточнить: какой еще Ван-Гуттен и что за каша? — хмуро осведомился Зорин, недоумевая: за каким лешим он понадобился ученому секретарю Пушкинского дома?

— Ну как же! Ван-Гуттен, тот странноватый индивидуум из Нидерландов, претендующий на роль первооткрывателя и ниспровергателя в сфере американской и — что для нас важнее — древнерусской литературы.

— А, Гайавата из полка Игорева! — Зорин поморщился: опять этот сыр голландский объявился!

— Он самый! — сухо подтвердил его гость. — И добавьте: тот самый, которому вы необдуманно выдали некие векселя.

— Ну уж и векселя! — с небрежной улыбкой попытался возразить Зорин. Но ученый муж оставался непреклонен:

— Да-да! Вы взяли перед ним определенные обязательства. И Ван-Гуттен теперь впрямую ссылается на то, что вы, якобы, уже провели несколько раундов переговоров с президиумом Академии наук.

— Да ни черта я не проводил! — хлопнул ладонью по столу начинающий закипать редактор. — Я же с ума не сбрендил, как этот чмошник Гутен-Морген!

— Вынужден обратить ваше внимание на один принципиальный момент, — нахмурился посланец Пушкинского дома. — Господин Ван-Гуттен — не чмошник, как вы изволили выразиться, а член одной из королевских фамилий Европы. И потому ваши игры с ним могут обернуться неплохим международным скандалом. О чем, кстати, наш министр иностранных дел уже оповестил президента Академии. А я, соответственно, ставлю в известность вас.

— Так что же прикажете делать с этим августейшим Гайаватой? — опешил Зорин. Оказаться в центре международного скандала ему не улыбалось.

— А именно то и делать: устроить доклад перед господами академиками.

— Шутить изволите? — совсем уже растерялся редактор.

— Ситуация, в которую вы нас втравили, господин Зорин, меньше всего располагает к шуткам, — отрезал ученый секретарь. — Там, «наверху», проблему обсудили и пришли к решению. Вы кашу заварили — вам ее и расхлебывать. Но — без ущерба для державы!

— То есть?

— То есть мы приглашаем в Петербург вашего выдающегося лингвиста, а вы инсценируете для него выездное заседание Академии наук. То есть, разумеется, не всей Академии, а только его отделения литературы и языка.

— Как это — «инсценируете»?

— Очень просто. Мы вам выделяем конференц-зал в нашем академическом центре, а вы туда загоняете всех своих корреспондентов, корректоров и кто там у вас еще — до последнего курьера!

— Может, еще и водопроводчика вам привести? — хищно оскалился Зорин.

— Можно и водопроводчика, — согласился ученый секретарь. — Только проследите, ради бога, чтобы ваши люди были одеты пристойно! Как-никак, им придется пару часов побыть академиками, а не полубогемными, извините, гопниками. И еще: отберите тройку самых подкованных и поручите им подготовить соответствующие выступления в прениях.

Зорин представил своих «гвардейцев» в роли почтенных академиков, и ему поплохело: