Капитан Френч, или Поиски рая - Михаил Ахманов Страница 50

Но принцессе, прекрасной Киллашандре, не повезло. В ту роковую минуту, когда ее птица взмыла к небесам, за ней устремился королевский самец, самый могучий среди пернатых Амазонии; ему, конечно, достались победные лавры, а также любовь и все свидетельства любви, которые ничем существенным не различаются у птиц и у людей. Это была катастрофа! Это был беспрецедентный случай, какого в Амазонии не бывало от века! Больше того, это был позор для благородного короля и его несчастной дочери, ибо страсть пернатых подталкивала их к инцесту!

Проще всего было б свернуть шеи развратным птичкам, однако этот выход запрещался соображениями религии. Значит, кому-то предстояло удалиться в изгнание, или королю, или принцессе, причем на солидную дистанцию, так как телепатическая связь с симбионтами-какаду ощущается за пять-десять парсеков. Этот вывод был неизбежен, и в Амазонии уже приступили к строительству королевской яхты, когда на Землю прибыл капитан Френч. Он не обзавелся белой птицей любви, зато у него была “Цирцея” — плюс деньги и незапятнанная репутация; словом, это был именно тот человек, который подходит в супруги любой из королевских дочерей. И принцесса Киллашандра, забрав фамильное серебро, вспорхнула к нему на колени.

— О чем не жалеет, — добавила моя жена, потребовав, чтоб ее биография завершалась именно этой фразой. Я не возражал. Не знаю, что сделал приятель Файт с нашей записью, но совесть моя чиста; я уверен, что он получил отличный материал для сказки или фантастического романа. Быть может, мы когда-нибудь вернемся на Малакандру и вместо балета о злоключениях Регоса посмотрим спектакль о необычном любовном треугольнике — два какаду и капитан Грэм Френч, великий Торговец со Звезд.

Завершающим штрихом нашего пребывания, на Малакандре явилась экскурсия в пещерный город у северного полюса. Это частью природное, частью рукотворное образование; тут первопоселенцы устроили главную базу, и тут они обитали несколько веков, пока их организмы не адаптировались к знойному малакандрийскому климату. Мы осмотрели весь комплекс с группой туристов, поахали и повосхищались во всех положенных местах, а затем вылезли на поверхность через какую-то дыру, довольно далеко от стоянки аэрокаров. Это был последний аттракцион: туристам предлагалось отправиться туда на ослах. К моему изумлению, никто не отказался; а Шандра — та была в полном восторге! Я потрусил за ней, размышляя, отчего это каждому хочется взгромоздиться на спину небольшого серого животного с длинными ушами и совершить тур по тропинке, продуваемой всеми ветрами и палимой солнцем. Ослы, конечно, редкость; немногие колонисты берут их с собой, справедливо считая, что в их компании хватит двуногих ослов. По всем параметрам осла не сравнишь ни с лошадью, ни с верблюдом, ни с шабном или черным единорогом; осел не может похвастать ни силой, ни изяществом, ни послушанием — особенно бессмертный осел, проживший не один век и закосневший в своем упрямстве. Отчего же люди так благосклонны к ослам? Редкость? Экзотика? Да, но все же не такая, как крокодилы! И к тому же их нельзя есть…

Мы приблизились к стоянке мобилей, и восторженный визг прервал мои раздумья. Тут были дети. — вероятно, их привезли на экскурсию в древний пещерный замок, дабы вселить в них чувство патриотизма и гордости достижениями предков. На Малакандре детей встретишь не часто, как и в других развитых мирах, где принят ограничительный кодекс. Но в обществе бессмертных тоже бывают грустные эпизоды и фатальные случайности, так что на любой из старых планет давно отработан механизм восполнения этих естественных убытков. Для всех категорий граждан (кроме, разумеется, деклассированных) властями выдаются лицензии, разрешающие произвести потомство; их приходится ждать, временами две, три или четыре сотни лет, но человек богатый может приобрести внеочередную лицензию, хоть стоит она целое состояние. Я думаю, что это справедливо; ведь на эти деньги кормят деклассированных, пресекая их стремление к мятежам и беспорядкам. Процент детей на Малакандре невелик; это мир со стабильным населением, где на шесть тысяч взрослых приходится один ребенок. До сих пор мы не встречались с ними, и мне казалось непривычным и очень странным видеть целую толпу детишек — двадцать пар огромных карих глаз, что уставились на меня и Шандру с жадным интересом. Кто-то — быть может, воспитатель — сказал им, что эти чужаки с белой кожей — знаменитый капитан Френч и его супруга, принцесса Киллашандра; ну, вы понимаете, что за этим последовало. Нас окружили плотным кольцом, послышался шелест автоматических фотокамер (а их у всякого мальчишки и всякой девчонки оказалось по паре штук на брата), и мы мгновенно были запечатлены во всех возможных ракурсах, в профиль, в фас и даже со спины. Потом нас атаковали с просьбами об автографах; пришлось надписать каждый снимок, в том числе тот, где я гордо восседаю на осле, вцепившись в его редкую жесткую гриву.

Пожалуй, я предпочел бы общество ослов этой шумной разбойной компании; ослы, прожив немало столетий, если не накопили мудрости, то хотя бы притерпелись к своему положению и ведут себя со спокойным достоинством. Дети — иное дело; намой взгляд, они слишком бесцеремонные и любопытные, и с ними я чувствую себя как-то неуверенно. Не то чтобы я их боялся — я видел детей на пограничных планетах, и я не забыл, сколько их было на Земле в медиевальную эпоху, — но дети всегда вселяют в меня тревожное ощущение, сходное с чувством вины. Я вспоминаю малышку Пенни, мою дочь, которую я покинул, и это чувство вины становится все сильнее и сильнее…

Но Шандра ни в чем не была перед ними виновата, скорей наоборот: ведь ее раннее детство, пока на Мерфи не случился хаос, прошло среди таких же ребятишек, а значит, они напоминали ей о счастливых и спокойных временах. Во многом она сама походила на ребенка — своей непосредственностью, чистотой и страстью, с которой она стремилась познать окружающий мир, и даже своими шутливыми угрозами искусать меня, когда я отпускал повод своих дидактических рассуждений. Дети были для Шандры вполне подходящей компанией; они висли на ней, а она любовалась их смуглыми мордашками и что-то ворковала, не забывая надписывать свои фотографии. Рай, да и только! Мадонна в окружении темнокожих шустрых херувимов! Но я сомневался, что это мой Рай — слишком он был шумным и суетливым, а я — сторонник тишины.

Как хорошо, что на космическом корабле нельзя заводить детей! — мелькнула мысль. А вслед за ней другая: хорошо ли?..

* * *

Я рассчитал своих агентов и помощников, мы дали последние интервью, закатили прощальный банкет, а затем перебрались на корабль. Малаканд-ра плыла под нами в золоте своих пустынь, в оранжевых красках степей и лесов, в сочной синеве океанов; кое-где над планетой грудились облака, блистали редкие ледники над высочайшими из пиков, а в безмерной дали, за этим пестрым разноцветным шаром, окутанным голубоватой дымкой атмосферы, пылало яростное солнце. Ресницы Шандры дрожали, а щеки были влажными, когда я включил ионный двигатель; здесь, в этом мире, пусть непохожем на Рай, пусть не самом лучшем из возможных миров, она оставляла так много! Память о первых радостях и победах, о верной Файт и коварной мадам Удонго, воспоминания о стремительной скачке средь опаленных солнцем трав, о ласковой океанской волне, о маленьких уютных отелях Кафры, о древней Фот-сване, ее улицах, домах и парках, фонтанах и дворцах… Я утешил свою прекрасную леди, сказав, что список местных чудес еще не исчерпан, и нас ожидает впереди самое величественное и прекрасное из зрелищ. То была Лурга, газовый гигант, объятый ледяным кольцом, круживший во тьме и холоде на самых дальних подступах к системе Малакандры. Мы направились к ней, чтобы загрузиться рабочим веществом для МИДов и главного ионного двигателя. Мы прошли над блистающими серебристыми обручами, выбросив огромный невод, в котором скапливались ледяные обломки; одни были размером с кулак, другие — с приличный валун, а третьи напоминали угловатый, изъеденный трещинами айсберг или крохотную планетку стометрового диаметра. Их приходилось дробить перед загрузкой в резервуары, а потом плавить и очищать, прогоняя через фильтр — космический лед обычно загрязнен аммиаком и другими примесями, и если его не очистить, стенки дюз покрываются нагаром. Нередко я исследую “мусор”, который скапливается в фильтровальных отстойниках, но до сих пор я не нашел там ничего ценного: ни золотых самородков, ни платины, ни бриллиантов, ни загадочных обломков инопланетных кораблей. Впрочем, я не теряю надежды; вдруг в каком-нибудь ледяном обломке меня поджидает письмо от братьев по разуму с точными координатами Рая? Было бы так интересно выяснить, совпадают ли наши мнения на этот счет…