Третий экипаж - Алексей Гребенников Страница 51

«Превед, падонак!» – «Что говорят такое?» – «Твой вид рождает в их душах скандальные противоречия».

«Зачем такой красавчег лежит?» – подтвердили, жужжа, гамулы.

«У него картинки не грузятся!»

«А это что значит, Икики?» – дивился Киш.

«У тебя проблемы с вышестоящим сервисом», – пояснил мышонок.

Похоже, правда, не боялся гамул. Один из них, не очень крупный, подлетел совсем близко: «Чмок тя!»

Всё веретено на секунду сделалось розовым, но гамул не отставал:

«Может, дать лежащему по заднице?»

«А это они о чем, доктор Ики?»

«Это они о твоей заднице. Она есть универсальный интерфейс, – еще охотнее объяснил мышонок. Видно было, что многому научился в царстве Билюкая. – Через задницу можно делать всё».

«Очень даже молодец!» – радовались гамулы.

А самый маленький, байтов на сто, не больше, спросил:

«Эй, Киш! Где тебя можно увидеть с журнальчиком «Terra-комп» в ручонках?»

Мышонок Икики важно ответил: «Киш не знает. Пока это секрет, причем даже для меня».

Жужжание гамул стало невыносимым.

Киш попытался подняться. Тело плохо повиновалось, но он поднялся.

Упрямо шагнул. Еще шагнул. «Киш, поддай!» – выкрикнул мышонок из кармана. Высунувшись, увидел, как гамулы всей массой бросились на сказочного старичка, подняли его в воздух. Гамулам не понравилась наживка, которой пользовался чюлэни-полут. Подняли высоко, как кита. Потом бросили на камни.

«Сердитые», – сообщил Кишу мышонок.

И уточнил: «Чюлэни-полут трех гамул насадил на крючок».

Загадочно добавил: «Аффтар передал души метанья». И, не меняя голоса, рассказал, что гамулы будут готовить себе на завтрак. Ну, сказочного старичка приготовят. Чюлэни – полут долго готовится. Ну, будет лежать еще один рыбий скелет головой к Столбу. А сейчас они за сараной полетят. Это лилия. Вкусно и красиво. Высота у нее до полуфута, стебель толщиной с лебединое крыло – снизу обязательно красноватый, чтобы красиво, а сверху зеленый. Листья в два ряда, цветы темно-вишневые. Цветы, сообщил Икики, можно не есть. На них гамулы только смотрят, когда с аппетитом кушают.

«Видишь, – показал лапкой, – цветов сараны много. Значит, Киш, сейчас половина июля, только в это время цветет сарана». – «Это сколько же дней нас в тундре не было?»– «Я так думаю, что с самой зимы не было».

Так шли. Подолгу разговаривали.

«Кислого в дороге нельзя есть», – напоминал Икики.

«Наверное, это так твоя бабка думала?» – «Можешь звать меня Илулу». – «Нет уж. Пусть бабка тебя так зовет». – «А еще, Киш, чужих самок нельзя тревожить». – «Это такое тоже твоя бабка придумала?» – «Главное, не останавливайся, Киш».

Так вышли к знакомому озеру.

Даже птица кароконодо увидела, удивилась.

«Эй! – запустил Киш камешком в воду. – Кто дома?»

Знал, никто не откликнется, но птица кароконодо так злобно трещала, будто потеряла к ним всякое доверие. Даже мышонок выглянул из кармана.

«Я доктор Ики, – строго сказал. – Не останавливайся, Киш».

Авторитетно пояснил: «Здесь теперь не живут».

В этот момент вода всплеснула, пошла темными кругами и высунулась из расширяющихся кругов знакомая плоская голова налима. Он был длиннее Киша и весил раза в три больше. А может, в четыре, так вырос.

«Опять эти твои смешные проблемы?»

Налим Донгу потерю памяти проблемой не считал.

С любопытством закрепился на отмели, протез анального плавника удобно выложил на холодный, полускрытый водой камень. Горло и брюхо – серые, спина в зеленоватых пятнах и полосах.

Потрясенный Икики спрятался.

«Что видел?» – «Скелет видел». – «Чей скелет видел?» – «Не знаю, как и сказать».

«Говори правду, – поощрил Донгу. – Ничего, кроме правды».

«Твой скелет видел, Донгу. Он направленье к Столбу показывает».

«Неправильно говоришь, а пахнет вкусным, – недоверчиво пососал воздух Донгу. – Много врать в тундре стали».

«Теперь мне поможешь?»

«Баш на баш», – напомнил налим.

«Баш на баш не могу. Доктор Ики мне жизнь спас».

«Раньше говорил: он друг тебе. Теперь говоришь – жизнь спас. Ну, такое бывает, – согласился налим, помотал плоской головой. – Только Икики врет. Такое время, Киш, что все врут. Кризис».

И не дал возразить: «Народ Аху давно живет по лжи. Да и раньше жили не по правде. – Пояснил: – Скелет в тундре не мой. Это скелет моего брата. Если вернешься – («Не делай этого!» – пискнул в кармане мышонок), – увидишь теперь рядом со скелетом моего брата свежий скелет сказочного старичка, мне птица кароконодо сказала. Оба скелета очень верно указывают направление к Столбу…»

Напомнил: «Этот у тебя в кармане, разное говорит, наверное».

Пососал воздух: «Говорил, наверное, что гамулы его любят?»

Киш согласно кивнул.

«Говорил, что вывел тебя из подземных лабиринтов?»

Киш опять согласно кивнул.

«Говорил, что ты сам выбрал между ним и самкой?»

Киш чувствовал, как мышонок затаился в кармане, но врать не стал: «И такое говорил».

Донгу с наслаждением пососал воздух:

«Врет».

Плюнул струйкой воды:

«Кризис доверия».

Посмотрел на Киша, добавил:

«Пинай жирного мышонка в омут, а сам поспи. У тебя, Киш, вид усталый. Проснешься, поговорим. Может, пущу тебя в озеро. Будешь жить на дне. Там на дне такое лежит, что совсем потеряешь память».

Киш неопределенно покачал головой.

Вот как верить? Вот кому верить? Как жить?

Раньше верил матери Маллухе, Учителю верил, бригадному комиссару Иччи, некоторым чеканам, сказочным старичкам, а сейчас чувствовал себя тяжелым и тряслась ушибленная где-то рука. И не хватало девушки Айи. Раньше тоже не хватало, но встречались на складе, у кочегарки, в темных коридорах. А сейчас…

Задохнулся от невозможности.

Не знал, что и думать о словах Донгу.

Неужели мышонок врет? А Билюкай? Если не врал, то почему не отпустил Айю? Разве не должно быть у бога всё правильным?

Вспомнил, как гамулы ловят китов, а охотники – лосей, вздохнул, молча, с тоской, смотрел, как налим, всегда не любивший тепла, погрузился в темную воду – животом в темный ледяной ил. Смотрел, как грозно и низко жужжало в воздухе крутящееся веретено гамул…

Был вечер.

Стало утро.