Опрокинутый купол - Николай Буянов Страница 52

Отсвет какой-то странной, полузабытой боли мелькнул в христианских глазах и тут же исчез.

– Бронцев? – переспросил он.

– Вадим Федорович, те факты, которые были обнаружены… позволяют мне вызвать вас повесткой.

– Так вызывайте…

– Но я надеюсь на откровенный разговор, без протокола. Все, что меня интересует, – это шарик. Керамика, предположительно XIII век. Тот, что подарил вам Владимир Шуйцев.

– Все-таки я не понимаю, о чем вы, – упрямо сказал он.

– Послушайте. Вы подарили шарик Марку Бронцеву, экстрасенсу, убитому пять дней назад в собственной квартире.

– Кто вам сказал?

– Что его убили?

– Что я подарил…

– Он держал шарик на стеллаже, на самом видном месте, как дорогой сувенир… Или, скорее, экспонат. Только он коллекционировал не археологические находки (мелко для человека его масштаба), а нечто другое: ваши страхи, фобии, навязчивые идеи… Не верите? Вспомните кресло возле стола, которое всегда стояло в одном положении: спинкой к окну. Что вам было видно с этого места?

– Свечи, – прошептал Закрайский, выдавая себя (все-таки я нашел подтверждение своей догадке – директор музея был чрезвычайно внушаем. Прекрасный материал: «Лет десять назад я сделал бы на вас диссертацию…»).

– И вы были так восхищены этим, что притащили ведуна на день рождения Мохова?

– Да, я им восхищался! – выкрикнул Закрайский в запальчивости. – Он был необыкновенный человек, необыкновенный! Страшная по своей силе, колоссальная, необъяснимая внутренняя энергия… Он мог бы ворочать такими делами – куда там Гришке Распутину,

– Похоже, он и наворочал, – негромко вставил я.

– О чем вы?

– Все о том же, о мотиве преступления. Посудите сами: ценности не тронуты, женщины, насколько я успел заметить, Бронцева не привлекали (сберегал энергию для других свершений). Что остается? Точнее, что бросается в глаза?

На благообразном лике Закрайскогр отразилась усиленная работа мысли, затем – внезапное озарение и, наконец…

– Он что, загипнотизировал кого-то не того? А потом стал шантажировать?

– Вы не встречали у него мальчика, лет двенадцати? Похожего на пастушка…

– Нет! – вдруг заорал он, замахиваясь… вернее, отмахиваясь, будто отгоняя от себя нечистого. – Не встречал, не знаю, не помню! Да, я подарил ему этот! несчастный шарик, и что с того? Марк выпросил – увидел его как-то раз в музее, когда была экспозиция. Ради бога, не такая уж и ценность.

– Однако ради шарика вы расстались с пуговицами от егерского мундира 1812 года.

– Тоже невелика потеря.

Нет, так просто его не взять. В мелочах говорил правду (точнее, полуправду), в главном – лгал. Я ощущал это кожей, но вот доказать…

– Кому вы демонстрировали находку, кроме Бронцева?

– Мало ли. Сейчас не упомнишь.

– Владимир Шуйцев упоминал профессора из Москвы…

– Черкасский? Да, нас представляли друг другу на конференции: я делал доклад, он был оппонентом. Разговорились, он осмотрел шарик, с кем-то еще консультировался… Видите ли, этот предмет ставил меня в тупик: я не мог определить не только предназначение, но и век, и культуру. Тринадцатое столетие – весьма условно, так же, как и «культовое назначение». До сих пор ничего не известно наверняка, я ясно выражаюсь?

– Яснее некуда.

Главное в этой бестолковой пародии на допрос уловил: директор музея очень явно обрадовался, чуть не затанцевал предо мной, когда я перевел разговор на дебри археологии (споры столичных и провинциальных знаменитостей о христианстве и язычестве, аналогах, таблицах, «пыли веков»)… Лишь бы подальше от того, что меня в самом деле интересовало: что делал Миша Закрайский у экстрасенса и за какие заслуги тот назвал его молодцом? А также зачем просил прийти именно двадцатого, в день убийства…

Паршивец, думал он. Паршивец-паршивец-паршивец-паршивец.

Надрать уши и отправить к родителям – коли не вышло кинозвезды, пусть ходит в школу, как нормальный среднестатистический ребенок, готовит уроки, собирает металлолом (металлолом, впрочем, нынче не собирают, а воруют). И пусть. Только бы не путался под ногами, пока идет следствие.

На сыщика он злости не испытывал – равнодушно, даже благожелательно смотрел из окна второго этажа ему в спину (Борис открыл дверцу, повозившись в замке, сел в «Жигули», тронулся с места…) сквозь густой, почти лондонский туман и мысленно выбирал, куда всадил бы пулю (под левую лопатку или в затылок), будь у него винтовка.

Винтовки у него не было. И те слова, которые он повторял про себя («Паршивец!»), диктовались лишь тревогой за непутевого внука: да что же теперь будет?!

– …А как будет называться фильм?

– «Сказание об опрокинутом куполе», – отозвался Глеб, примостившись на диване среди стопок книг. – Замечательный материал. У меня дух захватило, когда я прочитал перевод.

– И снимать собираетесь здесь, в наших краях?

– Обязательно. Я побывал в Кидекшском монастыре у отца Дмитрия. Выразил признательность за то, что пошел мне навстречу.

– Что вы говорите!

(Прямо-таки не русский, не современный какой-тo вышел диалог – по нашим традициям надлежало жаловаться и стонать, словно персонажи греческой трагедии или мексиканских сериалов: ах, как тяжело живется нынче простым людям! Ах, куда смотрит правительство, ах, Ельцин, ах, Чубайс!.. Однако Глеб презрев законы жанра, улыбался открыто и радостно. Сбывалась его давняя мечта о большом историческом полотне…)

– Притча.

– Что?

– На самом деле это будет притча. Я так задумал. От боевиков с каскадерами-каратистами меня лично тошнит. Впрочем, без каскадеров мне все равно не обойтись. И, кстати, я очень рассчитываю на вашу помощь.

– Ну что ж. Падать с лошади, надеюсь, не придется?

– Ха-ха. Нет, мне вы нужны в качестве консультанта-краеведа, специалиста по домонгольскому периоду.

– Польщен. Никогда не участвовал в съемках.

– И еще. По сценарию в картине должен быть мальчик, лет примерно двенадцати, пастушок. Согласно легенде он предупредил жителей города о приближении врагов. Я встретил во дворе вашего внука Мишу. Отличный типаж. Вы не против?

– Мой внук?

– Ну да. Если он, конечно, согласится.

Миша был потрясен до глубины души.

– Кино? Настоящее, без балды?!

Дед поморщился: ну и лексикон у современной молодежи!

– А вы и правда режиссер?

– Правда.

– А покажите удостоверение.