Ливонская чума - Дарья Иволгина Страница 52

— Она — могла, — отозвался Флор. — Вполне в ее характере.

— Но для чего? Как нам с тобой может досадить гарпия? Разве что попытается нас убить… Но как натравить на нас эту тварь?

— Не знаю, — медленно произнес Флор. — Не знаю… Я даже не в состоянии объяснить, почему вижу за всем случившимся руку Милагросы. Но все-таки я уверен в том, что говорю. Это — она. Ее проделки. Она явилась сюда отомстить нам.

— По-твоему, и чуму она напустила на Новгород? — Наталья встала, посмотрела на мужа в упор. — Но это же бред! Как она рассчитывает остаться в живых? И откуда у нее уверенность в том, что мы непременно погибнем от болезни? Ты же сам говоришь, в городе даже во время сильной эпидемии умирают далеко не все!

— Ни на один из твоих вопросов я не в силах дать внятного ответа, Наташенька, — откликнулся Флор. — Но это не отменяет главного. Милагроса — здесь, и все, что происходит, вероятнее всего — ее месть нам.

— Это ужасно! — воскликнула Наталья. — Ты хочешь сказать, что мы с тобой повинны в гибели половины Новгорода?

— Почему — мы с тобой? — удивился Флор. — В этом повинна Милагроса и никто иной!

Он снова поднял голову и уставился в звездное небо, но промелькнувшая там гарпия уже давно исчезла. Даже если она и пряталась поблизости, то, во всяком случае, Флору не показывалась.

Ранним вечером костер, горящий в лесу, почти незаметен — разве что запах дыма выдает близость человека. Но по мере того, как сумерки густели, пламя становилось все более различимым.

Лаврентий стоял, незаметный среди деревьев, и смотрел на костер издалека — как смотрел бы на чужое жилище, раздумывая, стоит ли постучать в дверь или лучше пройти мимо.

Он направлялся в Новгород. Заставы пропустили его. Из зачумленного города не дозволялось уходить никому, но в самый город — ежели кому-то так охота соединиться с близкими в их неизбежной смерти, — пожалуйста! И Лаврентий с легкой душой отправился в путь.

Хотя жизнь давно развела «медвежат», отпрысков разбойника Опары Кубаря, они все же оставались близнецами, и в трудные минуты один всегда нуждался в другом — нуждался гораздо сильнее, чем в простой поддержке, поскольку братья продолжали ощущать друг друга как бы половинками единого целого. На любом расстоянии один чувствовал мысли другого, и если Флор, запертый в умирающем городе, находился в опасности, Лавр, бывший на свободе, изо всех сил торопился к нему.

Сразу за полосой застав начиналась мертвая полоса. Никто не ходил по дороге, не стало на ней телег, лошадей, странников. Не было в лесах промышляющих грибами и ягодами женщин, не звучали перекликающиеся голоса. Даже птицы, казалось, пели не в полную силу, озадаченные безлюдьем.

Никого.

Лавр спешил в город.

Пройти оставалось немного, еще день или полтора — и он на месте. Лошади у него не было. В монастыре не слишком обрадовались просьбе Лаврентия отпустить его в Новгород, однако задерживать не стали, поскольку он привел некоторые доводы, и эти доводы сочли важными.

«Я уверен, — сказал брат Лаврентий, — что в Новгороде и Пскове чума началась не просто так. Этот мор завезли сюда нарочно, и сделали это враги нашего отечества — давние мои знакомцы.»

«Ливонцы?» — удивился наместник.

Лаврентий покачал головой.

«Нет, — ответил он, — ливонцы просто вояки, хоть и свирепые, но, по крайней мере, на свой лад благочестивые. К тому же зубы у этого волка выдернуты с тех пор, как орден прекратил свое существование. Я говорю о колдунах, о тех, кого мы ловили и прищучили в прошлом году. О чернокнижниках.»

«Ты уверен, что это они? Может быть, чума возникла от естественных причин?»

«Любую естественную причину можно призвать к жизни, было бы желание. Неестественных причин нет, есть только соединение обстоятельств…»

Поскольку наместник узнал в этом ответе собственные слова, которые он произносил несколько дней назад в трапезе — по совершенно другому, куда более невинному случаю, — то он лишь улыбнулся и не стал корить брата Лаврентия за «велеречивость и умничанье».

И Лавр ушел пешком.

Со стороны казалось, что он не слишком-то и торопится — и все-таки шагал он достаточно быстро. На заставах на него посмотрели изумленно.

— Неужели никто не хотел войти в город?

— Не поверишь, — ответили ему, — за месяц ни одного человека. Ты первый. Нам и здесь-то стоять боязно, вдруг зараза сюда доползет, а там каково?

— Не страшнее, чем в обычном месте, — промолвил Лавр. — Чума человека раздевает, делает бесстыдным. Один перестает скрывать доброе сердце, другой выставляет напоказ всю свою мелочность и трусость.

Стрельцы махнули рукой: иди уж, если не боишься преждевременной смерти.

Долго смотрели ему вслед — как он с видимой беспечностью идет по дороге — пока Лавр не скрылся за поворотом.

И все-таки стрельцы ошиблись. Нашлись двое, которые миновали заставу незаметно и теперь сидели на «мертвой полосе». Они развели костер, видимо, чувствуя себя в безопасности, и совершенно очевидно не беспокоились о времени. Вот чего у них было навалом, так это времени.

Лавр наблюдал за ними некоторое время. Их было двое, оба — немолодые мужчины, оба при оружии. Одежда их была старой и потрепанной, мечи спали в ножнах; их трапеза, как успел заметить Лавр, состояла из нескольких черствых кусочков хлеба, размоченных в воде.

Наконец один из них уверенно повернулся в ту сторону, где скрывался Лавр, и позвал его — хотя явно не мог его видеть:

— Хватит прятаться, русский! Ты стоишь там уже больше часа — выходи. Мы не причиним тебе вреда.

Лавр засмеялся и вышел из чащи. Он приблизился к костру и оглядел обоих путников по очереди.

— Здравствуйте, господа, и благодарю вас за приглашение.

— Садись, — махнул ему тот, что был повыше. И вдруг замер, прищурив глаза и рассматривая Лавра в упор, позабыв о всяких приличиях и вежливости. — Мы с тобой виделись?

— Не знаю, — отозвался Лавр, с охотой усаживаясь поближе к огню.

На самом деле эти двое показались ему странно знакомыми.

— Не думаю, чтобы у нас когда-то были дела с русским монахом, — задумчиво молвил второй, — но ты мне тоже знаком.

— Давайте обменяемся именами, — предложил Лавр. — Будет проще. Меня зовут брат Лаврентий.

— Иордан из Рацебурга, — представился высокий, а маленький и щуплый буркнул:

— Алебранд Штрик.

Лавр засмеялся вполголоса.

— Я должен был узнать вас раньше! В последний раз мы виделись, когда искали весло святого Берндана, а нашли скорбную тень моего отца.

Двое у костра были старыми ливонскими рыцарями. Их знакомство с братьями-«медвежатами» относилось к тому времени, когда Россия с Ливонией еще не воевала, а орден благополучно существовал, занимая все свои замки на лесных и болотистых землях, где прежде обитали только дикие язычники.