Что там, за дверью? - Павел Амнуэль Страница 53

— Нет, тетушка, я не страдала. Все произошло так быстро…

— Ты видишься с Джейн? Ты видишься со своей матерью?

— Нет, тетушка, мамы нет здесь…

— О, какая жалость, но отец наверняка с тобой, не так ли?

— Папа тоже не в этом мире, тетушка…

— Значит, у вас не один мир? И ваши души могут обретаться в разных пространствах, не имея контактов друг с другом?

— Я не знаю, — растерялась Эмилия. — Наверно… Я думаю, им хорошо гам, где они сейчас…

— Скажи, Эмма, это важно… Где ты погибла? Ты можешь и не помнить этого, но попытайся… Скажи мне, своей тетушке… Как выглядел тот человек? Правосудие должно свершиться. Рядом со мной полицейский следователь, он спрашивает… Если бы ты могла назвать место…

— Господи, — сказала Эмилия, — я так старалась забыть… Я думала, что забыла… Я не хочу вспоминать…

— Вспомни, пожалуйста, девочка моя. Там, где ты сейчас, тебе все равно, но нам здесь невыносимо жить, зная, что твой убийца разгуливает на свободе. Скажи — кто это был? Скажи — где это было? Скажи…

Странный голос будто уносился в пространство, ослабевал, как голос из радиоприемника, у которого сбивается настройка, мне так и захотелось подкрутить колесико, вернуть волну, и желание мое было услышано, а может, и без моего желания связь между мирами восстановилась, и голос тетушки Мэри заполнил комнату:

— Скажи! Рядом со мной полицейский следователь, он слышит тебя, скажи — мы услышим, скажи!

Каррингтон, сидевший напротив меня, вздрогнул всем телом, я ощутил это, хотя и не мог видеть, и еще почувствовал, как напрягся бывший полицейский, как уперся ладонями в поверхность стола, стол заскрипел и начал едва заметно поворачиваться — сначала вправо, затем влево, — эти движения мешали, они были сейчас лишними, и я положил на стол свои ладони, движение замедлилось и вскоре вообще прекратилось, в комнате опять не было никаких звуков, кроме двух голосов: Эмилии и ее тетушки:

— Это было на углу Ганновер-стрит и Блекстоун… Я возвращалась к себе, меня провожал Эдуард… Мы разговаривали… За квартал от моего дома мы попрощались, я не хотела, чтобы он провожал меня до порога… Эдуард ушел, и в этот момент… Кто-то бросился на меня сзади, зажал рот, я даже не успела крикнуть… Нет… Я не хочу вспоминать…

— Ты видела этого человека? — требовательно спросил Нордхилл голосом тетушки Мэри.

— Да… Он повернул меня к себе лицом… Молодой мужчина, лет тридцати, длинное лицо, черные глаза, волосы тоже черные, гладкие…

— Приметы? Что-нибудь особенное?

— Нет… То есть… Очень тонкие губы… Он хотел меня поцеловать, а я не… Редкие зубы, маленькие, противные…

— Дальше, дальше, дальше!

— Господи… — прошептала Эмилия. Странно: несмотря на столь драматический диалог, несмотря на то что воспоминания, судя по всему, должны были причинять девушке боль, голос ее все еще звучал спокойно и даже отрешенно, будто вспоминала она не о собственном прошлом, а о чужом, привидевшемся ей во сне. Наверно, так и было — но какое отношение могла иметь Эмилия к той девушке, Эмме Танцер, исчезнувшей четыре с половиной года назад? Неужели…

— Дальше, дальше!

— Больше я ничего не помню, — сказала Эмилия. — Почему ты хочешь, чтобы я это вспоминала?

— Убийца должен быть наказан, — сурово ответила тетушка Джейн. — И только ты можешь дать описание этого негодяя.

— Спасибо вам, — неожиданно вмешался в разговор еще один голос, на этот раз мужской, и я мог бы поклясться, что это был голос Каррингтона, если бы не видел перед собой в полумраке его напряженное лицо и крепко сжатые губы, сквозь которые не мог просочиться ни один звук, если бывший полицейский не был мастером чревовещания.

— Спасибо вам, Эмма, — продолжал Нордхилл голосом Каррингтона, — вы нам очень помогли, теперь я уверен, что ваш убийца будет наказан. Надеюсь, — голос дрогнул и закончил с ясно прозвучавшей печалью, — надеюсь, вам хорошо, и ваши страдания в этой жизни…

Голос прервался, не отдалился, как голос тетушки несколько минут назад, а именно прервался на полуслове, будто не волна ушла, а кто-то подошел, повернул ручку и выключил приемник. Щелкнуло, и настала такая тишина, что, как мне показалось, можно было услышать, как оплавляется воск и потрескивают фитили на свечах.

Нордхилл поднес ладони к глазам и протер их движением мальчишки, только что видевшего интересный сон и не желавшего возвращаться к реальности. Каррингтон закашлялся, доктор Берринсон взял руку Эмилии в свою и принялся щупать ей пульс — я и без этого мог бы сказать, что пульс у девушки сейчас вряд ли был меньше ста пятидесяти.

Сеанс закончился — дух ушел. Странный это был сеанс, самый странный из всех, в которых мне приходилось принимать участие. И дело было даже не в том, что, вопреки всем правилам, не медиум задавал вопросы духу, а дух через медиума спрашивал присутствовавшего на сеансе человека. Из вопросов тетушки Мэри и ответов Эмилии следовало, что она и была той погибшей девушкой, Эммой Танцер! Но кто тогда говорил голосом Каррингтона? Чей дух захотел мистифицировать нас и зачем ему это было нужно? Ведь к нему никто не обращался, отчего же он подал голос, к тому же — не свой?

Пока я предавался этим размышлениям, совершенно не представляя, как уложить их в прокрустово ложе моих прежних, успевших устояться, знаний, доктор, убедившись, что Эмилия (или Эмма?) вполне способна управлять своими эмоциями, принялся раздвигать шторы, в комнату ворвались лучи заходившего за лес солнца, пламя свечей поблекло, атмосфера таинственности превратилась в обычный, даже немного застоявшийся воздух, и мне захотелось открыть окно, потому что неожиданно стало трудно дышать.

Душно, по-видимому, стало не мне одному: раздвинув шторы, доктор поднял раму одного из окон, и в комнату влетел, раздувая тонкий занавес, свежий вечерний ветерок с запахом сопревших трав и далекой фермы. В иное время я, пожалуй, счел бы этот запах не очень приятным, но сейчас вдыхал его, будто аромат сладких духов. Тяжесть в груди рассосалась, и я обратился к Каррингтону, сидевшему в глубокой задумчивости и будто даже не заметившему, что сеанс закончился:

— Что скажете, мистер Каррингтон? Удивительная встреча, не правда ли? Убежден, что вы не ожидали ничего подобного и теперь теряетесь в догадках о том, как примирить с реальностью сказанные духом слова.

— Я бы хотел обсудить эту проблему с вами наедине, сэр Артур, — отрывистым голосом произнес Каррингтон. — Но прежде совершенно необходимо…

— Да, конечно, — поспешно согласился я, подумав, что бывший полицейский сейчас произнесет слова, о которых впоследствии будет сожалеть.

Берринсон между тем подал Эмилии (Эмме?) руку и ! повел к двери, будто герцогиню Девонширскую с бала при дворе короля Генриха Восьмого. Я не ожидал, что доктор мог так элегантно и с такой врожденной уверенностью вести даму в ее палату, как на танец.

— Дорогая Эмилия, — говорил доктор (значит, все-таки Эмилия?), — вам нужно отдохнуть, сейчас я пошлю к вам Марту, она с вами посидит, почитает, ужин принесут в вашу комнату, убедительно вас прошу, дорогая, не выходить и успокоиться…