Третий экипаж - Алексей Гребенников Страница 53

«Из-за тебя, Икики, меня выгнали из Большой норы», – напомнил Киш.

«Я почему стер? Совсем безнравственно было подписано».

«Ты уже завтракал, Донгу?» – начинал закипать Киш.

«Да, – признался налим. – Но готов ко второму завтраку».

«Не надо, Киш, не надо! – заторопился Икики. – Ты угадал. Подписано было – Айя».

«Пинай глупого мышонка в озеро, Киш. У меня ещё есть для тебя новости».

«Икики говорит, что некоторую информацию даже Кутха не распространяет».

Налим разочарованно пососал воздух: «Врет!»

И добавил: «Какую новость сказать первой?» – «А это имеет значение?» – «Никакого». – «Тогда начни с самой простой». – «Вот простая новость, Киш: ты – мужчина». – «Разве это новость, Донгу? Это все знают». – «Но вторая новость будет гораздо сложнее». – «Давай не тяни, Донгу. Что там получается?» – «А там такое получается, Киш, что ты – баба!»

Ураса Кутхи стояла на другом берегу озера. Оттуда тянуло нежным дымком. Сказочные старички обеспокоенно вертели большими мясистыми носами, оглядывались, но, в общем, старались глядеть на Киша. Прибежала еще одна лиса, покрутилась, тоже уставилась на Киша. Спина у нее была задымленная, красивая. Наверное, самец.

Киш загрустил.

Если его назвали бабой, значит, знают что-то такое.

«Уходи, Киш!»

Медленно обернулся.

У сказочных старичков и у зверей глаза были одинаково жадные, ждущие, а Герой третьей степени Донгу смотрел так, что Киш незаметно положил руку на карман. Может, пока только черные знаки Билюкая удерживали всех на расстоянии.

«Не стой как дурак, – пискнул Икики. – Уходи в сторону Столба!»

«Да здесь тундра голая, как стол», – почему-то подумал.

Тундра, правда, во все стороны лежала одинаковая.

Плоская, долгая, только за урасой Кутхи торчали узкие скалы, как каменные лодки, поставленные на обсушку. Сказочные старички встали и тоже двинулись параллельно пути Киша и на некотором расстоянии. Он слышал учащенное дыхание, но на пятки не наступали. Примерно через час тундра выгнулась, как чаша, испещренная серебристыми озерцами, и мышонок в кармане удовлетворенно вздохнул. Потянуло чистым воздухом, и всё равно многие животные, зачем-то следившие за Кишем, отставать от него не собирались. Со стороны восхода набежали сильные двухгодовалые оленные быки, с другой стороны весело тявкали лисы. Перебегали от кочки к кочке красноватые четаны, злобно хлопала крыльями птица кароконодо, чувствовалось, каких сил стоило ей молчать. Последними, прихрамывая, двигались сказочные старички.

«Почему считают бабой меня, Икики?»

Мышонок промолчал. Может, знал, почему.

Киш оглянулся. Будто повторялся сон, который уже видел: по продавливающемуся нежному ягелю бежал человек. Ну, вроде как человек. В меховой кукашке, руками махал. Лицо круглое, потное. Один из всех животных и птиц выкрикивал что-то бессмысленное, боялся. Да и как не бояться? Переступая толстыми ногами, как в еще одном прежнем сне, когти позвякивали, как сабельки, отблескивая черной, как мокрый базальт, кожей, шел за убегающим зверь Келилгу.

Он не торопился.

Он даже не гнался.

Просто переступал ногами, толстыми, как столбы.

Затмевал свет, весело облизывался. Один раз переступит – сразу приблизится. Другой раз переступит – еще больше приблизится. «Спорим, догонит!» – пискнул мышонок.

Киш не ответил. Он не чувствовал в себе столько сил, как раньше.

А вот зверь Келилгу выглядел довольным. Под его поступью тундра тяжело вздрагивала, вода в озерцах выплескивалась на плоские берега. Глаза огромные, выпуклые. «Такое есть будет», – удовлетворенно шепнул мышонок, указывая на бегущего.

Киш громко крикнул:

«Келилгу!»

Пожалел убегающего.

Крикнул во второй раз:

«Келилгу!»

Зверь неохотно остановился.

«Эй, Келилгу, смейся! Эй, Келилгу, будешь доволен! – громко прокричал Киш, вспоминая прежний, далекий сон. – Я жирный, ты меня скоро съешь! Он жирный, – указал на убегающего, – его тоже съешь!»

«Не ври зверю, – шепнул мышонок. – В тундре и без того кризис доверия!»

«Ха-ха-ха!» – Келилгу довольно засмеялся. Пасть зверя так широко раскрылась, что верхняя челюсть коснулась черной голой спины, а нижняя упала на черную, тоже голую грудь. Киш не чувствовал в себе полной силы, как прежде, но совсем не боялся страшного зверя. Зато убегающий был в ужасе, волосы торчали во все стороны.

«Это ты, Мымскалин?» – «К отцу бегу». – «Что видел?» – «Келилгу видел». – «Что слышал?» – «Келилгу слышал».

«Отстань от Мымскалина. Он – пища Келилгу!» – сердился в кармане Киша мышонок. Попискивал, топал ножками. Зверь Келилгу тоже рассердился, сделал шаг и сразу приблизился к беглецам.

«Где отец?» – спросил Киш.

«Уже недалеко. Лежит у озера».

Мышонок пискнул: «Не добежите!»

«Эй, Келилгу, смейся! – крикнул Киш, останавливаясь. – Эй, Келилгу, будь доволен! Я жирный, скоро меня съешь! Мой друг мокрый от пота – его тоже съешь. – Пощелкал языком: – Вкусно! Двоих съешь». – Вспомнил, похлопал по карману: «Даже троих!»

«Ха-ха-ха! Кто третий?» – «Маленькая закуска. Звать Икики». – «Ха-ха! Почему эта закуска маленькая?» – «Так вышло. Может, подрастет, пока бегаем».

Келилгу засмеялся от удовольствия. Верхняя челюсть так откинулась, что снова коснулась черной голой спины. Прямо затрясся от довольного смеха. А пока трясся и хохотал, Киш и Мымскалин добежали до урасы.

Она была как серая гора.

Шесты упирались в невидимую луну.

Откинув закрышку, выглянула на свет старая Ильхум.

Лицо морщинистое, доброе. Запричитала: «Совсем загоняли бедного зверя!»

Келилгу остановился и блаженно зевнул. Сразу налетели гамулы, перепихивались, громко восхищались: «Готичненько!»

«Ты пришел?»

Мымскалин оглянулся: «Ну, я пришел».

«Кисакуку!» – весело зашумели гамулы.

«Что видел?» – спросила Ильхум.

«Келилгу видел».

«Во френды!» – зажужжали гамулы.

Ильхум отмахнулась от гамул:

«Что слышал?»

«Детей мертвецов слышал».

Пока Мымскалин отвечал, зверь Келилгу приблизился.

Нависал за плечами беглецов, как черная влажная гора, но не торопился, может, стеснялся доброй старушки Ильхум. Всё же немного выкатил похотливые, блестящие рыбьим жиром глаза и медленно, стараясь устрашить, вскинулся на толстые задние ноги, прикидывал, кого первым забросить в жаркую пасть.