Участник поисков - Борис Иванов Страница 54

— Понимаешь, — встрепенулся Бирим, — я просто хотел до Космотерминала зайцем сам доехать и малька довезти. У него с мафией какие-то проблемы...

Кто-то в глубине контейнера протяжно присвистнул:

— Ни фига себе! «Какие-то проблемы с мафией»... У малька... Разное слыхал, но такое...

— Всякое бывает, — меланхолично бросил беглый поэт. — Но суть в том, что его пес спас меня от погони... Там — в Лесу звеннов.

— Так за тобой там гонялись? — спросили из темноты. — Что, Рыжая Борода тебя вычислил?

— Вычислил... — мрачно подтвердил Бирим. — Помогли ему... И жуткие собаки гнались за мной по Лесу! А этот отважный пес бросился им навстречу...

Брендик смущенно заурчал. Бессловесное создание почуяло, что слушателям излагается сильно романтизированная версия происшествий минувшей ночи. И в этом оно оказалось право.

Пока Бирим повествовал о том, как не достигший еще полного собачьего совершеннолетия Бренди в одиночку расправлялся с двумя (или четырьмя) дюжинами бойцовых псов, сам герой рождающейся саги все глубже и глубже зарывался носом под бок Орри и недовольным повизгиванием давал знать, что не разделяет такого преувеличения своей роли в Истории.

— Ну а потом... Потом мы встретились с мальком — хозяином геройской псины — в заброшенной лесной хижине у ручья... — закончил первую часть своего повествования Бирим.

— То не ручей был, — заметил Орри, желавший хотя бы относительно того, чему сам был свидетелем, сохранить достоверность, — а вовсе даже ключ. И хижина совсем не заброшенная... Просто замаскированная.

— Так или иначе, — продолжил Бирим, игнорируя коррективы участника событий, — мы провели в ней остаток ночи, и никто не обнаружил нас в этом убежище. А на рассвете, проснувшись с первыми лучами восходящего светила...

Орри плюнул на то обстоятельство, что поднимать с трудом продравшего глаза стихоплета «с первыми лучами» пришлось ему с Брендиком. И было это делом совсем не легким. Вмешиваться в дальнейший ход повествования он не стал.

— ...проснувшись с первыми лучами восходящего светила, — продолжал Бирим, — я тут же вспомнил, что именно в это время совсем недалеко отсюда останавливается грузовоз Кароля, чтобы принять на борт очередную партию беглецов, жаждущих обрести свободу, и подумал...

— Слушай, — спросил обладатель хриплого баса, — признайся: ты долго думал?

— Нет, — скромно признался Бирим, — эта мысль пришла ко мне мгновенно.

— Я так и знал! — вздохнул хрипун. — И мысль эта была — забраться на свободную площадку за контейнером под брезент и доехать до Космотерминала.

— Именно! — подтвердил Бирим. — Ты ведь сам знаешь, что там — вокруг корпусов — такой Шанхай, что год продержаться можно, и ни одна собака тебя не найдет! И крыша над головой будет и на пропитание заработать можно. И себе, и мальку. Я вот одним рэпом под старинку — на любом углу...

— Бирим! Стихоплет ты мой дорогой! — застонал басовитый хрипун. — Да тебя и искать-то никто б не стал! Мастер просто кинул бы кость местной братве, и она тебя, как миленького, сдала бы ему на руки. В любом виде. Там же у местных авторитетов все схвачено и перехвачено! Помнишь же, что про такие вот Шанхай говорили умные люди? «Всякий видимый хаос — это на самом деле невидимый порядок»! А уж если б ты с репой своей...

— С рэпом! — обиженно поправил его Бирим.

— Вот я и говорю: с репой своей! Да если б ты на любой перекресток вылез, так никому и напрягаться бы не пришлось! И ты не только такую дурость сморозить хотел, так еще и малька за собой потянул!

— Ну, — уныло возразил Бирим, — рэперов-то в Колонии хватает...

— Вот именно что хватает! И все они наперечет известны любителям этой тарабарщины! Так что засветился бы ты мгновенно! Проще было бы тебе не рэпом, а рэкетом заняться. Нашего брата — андроида, — из тех, что приторговывают втихую, на счетчик бы ставил... Ей-богу, дольше бы продержался часа на два...

Орри впервые слышал, чтобы андроиды в открытую говорили о том, что могут заниматься рэкетом. Хотя... Если, действительно, наезжать они будут на своего брата — андроида, то Первому Закону это вовсе не противоречит. Кое-что о довольно жестоких разборках между андроидами ему слышать приходилось. Хотя Орри не слишком верил этим слухам — все те андроиды, с которыми он дружил и которых знал, вообще были добрейшими малыми.

«Это, конечно, хрипун так шутит...» — подумал он.

— Так что, — добавил из тьмы чей-то ехидный голос, — считай, что тебе повезло, если в этой коробочке с нами вместе опять из здешних мест выберешься... Вот оно — андроидское счастье!

— Мое счастье, — вздохнул Бирим, — бежать от одной ловушки к другой. И рано или поздно, а одна из них — захлопнется!

Тут он — неожиданно для Орри — заговорил стихами:

Я — поэт. Пишу для кукол.

Долго кукол я баюкал,

Но пришел час роковой —

Поплачусь я головой!

Свистнет, гикнет Карабас

И своей ужасной плеткой

Доберется он до нас.

Ясен суд его короткий —

Роль сыграть в последний раз!

А я все писал для кукол...

Кукол к страсти понукал.

Черный кот во тьме мяукал —

Мне на бегство намекал

(Да, свободы я алкал!).

С бегством я обрел свободу,

Но свобода беглецу

Без погони — не к лицу.

Как мне объяснить народу,

Что андроиду-уроду

Нет свободы в мире этом:

Как родился он «с приветом»,

(Без того — не быть поэтом!)

Так привет свой вам и шлет

С того места, где помрет...

Бирим прочитал свои вирши с таким чувством, что Брендика прошибла слеза. Он тихо заскулил и прижался к плечу Орри. Того это задело.

— Ты что, сдурел? — обратился он к горюющему над своей судьбой сочинителю. — Собаку перепугал. С чего ты помирать надумал? Какая плетка? Какой Карабас?! Какая «роль в последний раз»?

Тут он запнулся, поймав себя на том, что и сам заговорил стихами.

— Эх ты, малек... — вздохнул Бирим. — Ни черта ты не понимаешь ни в андроидах, ни в Судьбе.

— Ребята, — обратился он в темноту, — объясните малолетке, что с нами творят в Подземных Театрах.

— А стоит малолетке такое знать? — спросил уже знакомый Орри хриплый голос.

— Стоит, — уверенно ответил Бирим. — Раз уж он к нам прилип, то пусть знает.

Он снова тяжело вздохнул:

— Я лично за то, чтобы вообще все знали об этом. Да они и знают эти «все». Только никто никому не признается. Надо, чтобы кто-то сказал об этом вслух! Только мне этого не дадут.