Лихое время. "Жизнь за Царя" - Евгений Шалашов Страница 55

Гетман Жолкевский, сняв шапку, потер обритую наголо голову и выдохнул:

– Мышеловка…

Да, это была ловушка… Незатейливая, известная еще со времен нашествия Батыя – ложным отступлением выманить врага, увлечь его за собой, а потом, когда в азарте погони противник растянет ряды, резко обернуться и контратаковать, а для закрепления успеха бросить в ход свежие силы!

Гетман Ходкевич использовал этот трюк дважды – в битве под Кирхольдом, а потом под Пярну! Принц Владислав всегда был внимателен, слушая рассказы полководцев…

Сигизмунд нервно сжал в кулаке подзорную трубу – жалобно зазвенели стекла, а тонкая бронза, инкрустированная золотом и эмалью, с изображением подвигов Геркулеса, смялась, не выдержав натиска королевской перчатки…

Подзорная труба не требовалась, чтобы рассмотреть, как орудия мятежного принца загрохотали, выпуская клубы черного дыма, а татары и казаки, не доскакав трехсот (!) шагов, ударились, словно об стенку…

Падали кони, слетали с седел всадники, а справа и слева союзников короля уже зажимали верховые без хоругвей и всадники, скачущие под знаменем Радзивиллов – желто-черных труб в синем поле!

Ходкевич, не дожидаясь приказа, повел тяжелую кавалерию княжества Литовского на выручку погибавшим казакам, стараясь не столкнуться с убегавшими татарами…

– Пожалуй, пора и нам, – вымолвил коронный гетман и, повернувшись к королю, спросил: – Разрешите, Ваше Величество?

– Разумеется, пан гетман. Благослови вас Господь! – кивнул король, понимая, что Жолкевский задает вопрос только из вежливости.

Пан Станислав, помолодев лет на десять, прыгнул в седло, а вокруг короля сомкнулись телохранители и свита епископа Смоленского. У святого отца вместо фиолетовой мантии красовалась стальная кираса, поверх которой была наброшена грубая (зато теплая!) мужицкая доха. Правда, вместо шпаги служитель церкви держал большой крест.

Вид священника в доспехах развеселил короля. Умело упрятав улыбку в бороде – не столь окладистой, как у гетмана, а по-европейски изящной эспаньолки, Сигизмунд обратил свой взор на поле брани.

Пытаясь приложить к глазу окуляр подзорной трубы, Его Величество едва сдержался от крепкого словца – только теперь заметил, что сталось с подарком Его Святейшества! Хмыкнув, бросил остатки трубы Юхану, а сам, последовав примеру гетмана, приложил к глазам ладонь…

Пушки не палили, пороховой дым не застилал поле брани. До ставки доносился шум гусарских крыльев, крики и вопли, выстрелы и удары железа о железо… Но издалека было трудно понять, кто кого одолевает. Конные кололи друг друга пиками, рубили саблями и палашами, а те, кто остался без лошадей, либо пытались укрыться, либо стремились завладеть конем противника.

Все-таки королю удалось рассмотреть, что знамя с гербом Ходкевича – стрела и грифон в красном поле – начинают вытеснять «трубы» Радзивилла. Когда же на поле хлынула тяжелая кавалерия Жолкевского, над которой реял белый орел, «лисовики» принялись разворачивать коней и спешно покидать поле боя… На сей раз их отступление было непритворным!

Его Величество, осеняя себя крестным знамением, обернулся к епископу:

– Ваше Преосвещенство! Кажется, Господь подарил нам победу.

– Возблагодарим Господа! – торжественно заявил епископ Смоленский и, взмахнув крестом, затянул «Деус».

Слушая пение, Сигизмунд непроизвольно смахнул слезу. Казалось, сами ангелы спустились на землю, чтобы отметить победу над кальвинистами и схизматиками…

– Ваше Величество! – услышал король. Скосив глаза, Его Величество узрел пана Каменского. Кажется, маршалок принял участие в сражении – потное раскрасневшееся лицо, сбитый набок шлем.

– Государь! Ваше Величество! – повторил юнец. – Пора!

После боя полководцу положено объезжать поле сражения. Наверное, чтобы полюбоваться видом людей, погибших во исполнение Его воли…

На бывшем поле боя уже шла своя жизнь. Победители, коим повезло уцелеть, собирали тех, кому повезло меньше. Раны товарищи перевяжут, сломанные кости постараются сложить и увязать. Потом – каждому свое! Легкораненые, покряхтывая, поднимутся со стылой земли, побредут искать теплое место у костра, попытаются разжиться чаркой вудки. Раненые средне могут положиться на волю Всевышнего. Ежели не истекут кровью – выживут. Ну а тяжелораненым остается только надеяться, что от боли удастся потерять сознание и смерть будет легкой. Или что друзья окажут мизекордию…

С недавними врагами поступят по-разному. Тех, кто попроще, – либо добьют, либо отпустят. Тому, кто богато одет, можно не волноваться – грабить не станут (только оружие и кошелек!), раны перевяжут. От себя оторвут, но дадут глоток горячительного. Пленники – это живые деньги! Нищий шляхтич, кому удастся захватить такого же нищеброда, может взять коня, саблю, сапоги, а потом продать добычу кому-нибудь из магнатов. А повезет, можно разжиться пленником, за кого отвалят такой выкуп, что загоновый шляхтич окажется владельцем фольварка.

Его Величество с легкой завистью покосился на десяток гусар, пленивших самого Яноша Радзивилла. Что ж, будущее этих людей обеспечено. А обеспечивать его придется королю – князь Священной Римской империи и знатный магнат Радзивилл может быть лишь пленником особы королевской крови…

Гусарский офицер, отличавшийся от подчиненных волчьей шкурой, наброшенной поверх доспехов, деловито спросил:

– Ваше Величество, куда прикажете доставить пленника?

– Вас проводят, – хмуро изрек король, повернувшись к одному из офицеров свиты: – Проводите господ к моему шатру, и пусть казначей выпишет расписку на сумму, какую запросят эти господа.

– Прошу прощения, Ваше Величество! Хотелось бы получить за князя не распиской, а полновесным золотом. Или хотя бы талерами, – запротестовал офицер, а остальные гусары дружно загомонили.

– Сколько вы за него хотите? – поинтересовался король, досадуя, что Радзивилл – коронный пленник остался жив. Ну, почему пан Янош не погиб?

Гусар задумался, огладил вислые усы и, посмотрев на товарищей, важно изрек:

– Я полагаю, Ваше Величество, ясновельможный пан Янош стоит не меньше тысячи золотом.

– Я стою больше! – усмехнулся Радзивилл, презрительно посмотрев в глаза короля. – Думаю, моя свобода стоит не меньше пяти тысяч дукатов.

Сигизмунд Ваза мысленно простонал. Разумеется, все деньги, до последнего дуката, будут отсчитаны родней магната. Только когда это будет? А покамест в королевской казне осталось не больше пяти тысяч серебром, из которых еще нужно выплатить жалованье наемникам. Раздумчиво посмотрев на пана Яноша, король вдруг нашел решение:

– Хорошо, господа. Я заплачу вам пять тысяч цехинов. Отведите пана Радзивилла к моему шатру и ждите!

Трогая коня, Его Величество похвалил себя за выдумку – Ян Кароль Ходкевич с удовольствием отсыплет не пять тысяч золотых цехинов, а все тридцать, если Сигизмунд отдаст ему давнего врага. А что уж там сделает гетман с князем – его дело.