Спасите наши души - Ромен Гари Страница 57

Он наклонился с переднего сиденья к Имиру Джуме:

— Может, вы с ними поговорите, сэр? Скажите, чтобы они предоставили нам транспортное средство. Если только, конечно, вы не предпочтете нести вместе с нами эту штуку… Правда, боюсь, это будет несколько унизительно — прямо на глазах у ваших солдат и у югославов…

Станко протянул маршалу мегафон. «Причина ошибки, — докладывал Литтл позднее, — крылась в недостаточном знании нами этой страны, ее истории и сурового национального характера, или, выражаясь современным языком, качества албанского духа. В этом конкретном случае мы серьезно недооценили качество личного духа маршала Имира Джумы — и тем самым едва все не погубили. Никто из нас не задумался всерьез над тем, что происходило в его душе. В долине его поставили в такое положение, когда он вынужден был согласиться на наши условия, дабы избежать уничтожения своей страны. Зато уничтожение части Югославии его нисколько не волновало — а именно это и случилось бы, если бы бомба взорвалась там, где мы находились. Он прекрасно понял ситуацию: ядерный щит стал бесполезен, а он, Имир Джума, „последний из первых“ после смерти Сталина и Мао, был теперь нашей единственной защитой. А с этим ему не позволяла мириться гордость».

Маршал спокойно взял мегафон из рук Станко и бесстрастным голосом произнес несколько слов. Затем он поднял голову, повернулся к диверсантам, и его гордое, решительное и презрительное поведение стало поведением человека, стоящего перед расстрельным взводом и получившего при этом право распоряжаться собственной казнью.

Солдаты перестроились, встали поперек дороги лицом к грузовику и открыли огонь.

— Погодите, братцы! — заорал Литтл, когда автоматы его коллег затрещали у него за спиной. — Они слишком далеко — топливо пропадет! Дайте им подойти на нужное расстояние, и мы сможем заправиться!

Солдаты приближались, но их пока отделяло от грузовика метров сто. Майор выжидал, чтобы они подошли ближе к уловителю. Метров хотя бы на пятьдесят. Он не доверял качеству местной продукции. Он был готов поспорить, что энергоколлектор двигателя сделан халтурно и не сможет захватить энергию на расстоянии семидесяти пяти метров.

— Прячьтесь за камнями… Ну же, быстрее! Осторожно, отсоединитесь… Дайте им подойти как можно ближе! Бак пуст, нужно заправиться, черт возьми!

Старр и Григорьев уже спрыгнули на землю и, пригнувшись, бежали к скалам. В русского попали, и он рухнул на землю на полпути между грузовиком и обелиском. Старр распластался на земле рядом с ним.

— Серьезно? — спросил он, не глядя на него.

— Plokho… — пробормотал русский. — Плохо…

Не прекращая огонь, албанцы двумя шеренгами медленно приближались к грузовику.

Джума стоял на виду у всех, скрестив руки на груди.

Литтл опустил бинокль, мешавший ему оценить расстояние. На глаз выходило метров шестьдесят. А ему хотелось подпустить их на пятьдесят. Даже для местной техники этого должно было хватить.

— Огонь! — крикнул он.

Колек и Станко залегли слева от дороги, их «спат» заработал; на правом фланге вел огонь Старр.

Трое солдат почти одновременно осели на землю.

Тут же заработал двигатель грузовика.

Албанцы стали укрываться за камнями, но Старр успел заправить грузовик еще дважды. Дополнительно.

— В Женевской конвенции есть что-нибудь об этом? — поинтересовался Станко, ползком пробираясь к грузовику. — Я имею в виду передовое топливо и законы войны в мирное время.

— Ровным счетом ничего, — заверил его Колек. — Законы военного времени применимы только в военное время. В мирное время все сойдет.

Двигатель мерно урчал, но стоило Литтлу потянуть за белый рычажок, как последовала новая вспышка белого света, и двигатель снова заглох.

— Да что же это за чертово албанское горючее? — рявкнул Литтл. — Оно вытекает!

— Дело не в горючем, майор! — крикнул Каплан. — Вы не знаете, как устроена машина. Не тот рычаг дергаете! Это не инжектор, а сливной кран! Что же за машины вы водили всю жизнь, ископаемое вы наше!

Смущенный и обиженный, Литтл пробормотал какие-то извинения. Он встал, вскинул на плечо свой «спат», дожидаясь новой заправки. Но албанцы уже были под защитой камней. Майор повернулся к Имиру Джуме. Их взгляды скрестились.

Комаров приставил автомат к затылку маршала.

— Не спешите, — сказал Литтл.

Он решил оставить про запас этот последний шанс.

Старр полз к грузовику, таща за собой своего русского товарища.

Григорьев умирал. Взгляд его был прикован к серому обелиску ближайшего уловителя, стоявшего менее чем в шестидесяти метрах. Он ничего не говорил, но глаза его расширились, и в них застыло выражение ужаса. Ему не хотелось отдавать ни капли своей энергии этой мерзкой албанской штуке. По-видимому, в его голове соединение пролетариев всех стран имело свои пределы. Старр тащил его подальше от обелиска и поближе к грузовику.

— Спасибо, Джон, — прошептал русский. — Ты меня спас… Ты спас мою… я не знаю, что ты спас…

Он улыбнулся.

— …но ты это спас. Спасибо.

— Не за что, — сказал Старр.

— Есть за что…

Кровь хлынула у него изо рта, и его не стало.

Старр ощутил некоторую неловкость морального свойства — впрочем, это продлилось недолго.

Он не пытался спасти русского от уловителя обелиска. Он стремился подтолкнуть его поближе к уловителю грузовика.

Речь шла единственно о том, чтобы запустить двигатель.

Но дух Григорьева отлетел слишком рано, и еще один верный шанс был упущен.

Литтл бросил на них раздраженный взгляд и хладнокровно приосанился под пулями.

— Полковник Старр! — крикнул он. — Садитесь за руль. Передаю вам командование. Я берусь сам наполнить этот чертов бак, сэр!

Старр, собиравшийся с силами, чтобы запрыгнуть в грузовик, стал дожидаться, пока майор исполнит свое обещание. «Этот сукин сын вызывал восхищение, — наверное, так он впоследствии комментировал это после второй бутылки сливовицы в штаб-квартире в Белграде. — Он ведь нам обещал до конца не снимать маску джентльмена и офицера Ее Величества, он заявил нам, что мы можем полагаться на этот образ, и вот он держал слово. Я ждал, когда он наполнит бак, и был взволнован и одновременно возмущен, меня раздирали противоречивые чувства: презрение профессионального военного к этому позеру и восхищение, которое вызывала у меня верность этого чертова фигляра избранной роли. Когда человек готов отдать свою жизнь ради маски, это конец всех масок и начало подлинности. Он заставлял возродиться из пепла, пусть даже на короткий миг и только для себя самого, Британскую империю. „Давайте, сэр! — крикнул я ему. — There’ll always be an England. Англия никогда не умрет!“»

Старр почти что слышал звуки волынок.