Люди полной луны - Александр Экштейн Страница 57

— К вам Басенок, впускать?

— Впустите, — задумчиво отмахнулся от секретарши Самсонов и, спохватившись, добавил: — Конечно, Любовь Антоновна, впускать, что за вопрос?

Вошел Басенок, с недовольным видом оглядел кабинет и спросил:

— Вызывали, господин полковник?

— Я? — удивился Самсонов, но, снова спохватившись, строгим голосом произнес: — Конечно, вызывал. Вот, — он постучал по сводке пальцем, — опять кражи из квартир, которые находятся под охраной милиции.

— В Америке даже банки государственные грабят, — привел неожиданный аргумент в защиту милиции Степа и снова замолчал, сердито хмурясь. У него болел зуб, и он в такие минуты не любил никого, включая самого себя.

— Это, во-первых, брехня, а во-вторых, в Америке! — рассердился Самсонов. — Не забывай, что мы живем в России.

— Ну да, — хмуро согласился Басенок. — Я сегодня прочитал в газете, что в Москве за одну ночь обворовали два отделения милиции, вынесли все компьютеры и сейф с получкой из бухгалтерии.

— Да ты что? — приятно удивился Самсонов. — Дай почитать.

— Я газету Савоеву отдал, — буркнул Степан.

— Опять Савоев! — возмутился Самсонов. — Но Москва нам не указ.

Басенок мрачно смотрел в окно, мрачно ожидал продолжения разговора и мрачно думал: «Вы подарите, как в детстве, шар мне воздушный, большой. Чтоб я на нитке повесился и воспарил над Землей». Поэзия, как всегда, явилась не вовремя. Басенок еще пристальней стал смотреть в окно. А за окном крадущимися, но уверенными шагами в южную весну уже врывалось постепенно южное лето. Такое возможно лишь на юге России. Еще белая акация только-только собиралась явить миру свои «листья-семейки на одной скамейке», а яблоня уже отпустила на землю лучезарную белоснежность своего цветения. Еще небо было пронзительно юным и лазоревым, но уже где-то в его глубине появились первые намеки на грядущий зной.

— Во-первых, — Самсонов начал перечисление, и это говорило о том, что он стал на путь конкретного разговора, — сгони с лица мрак и нервозность или сходи к стоматологу. Твой зуб у меня уже в печенках сидит. Во-вторых, я отправляю Баркалова в Москву на курсы повышения квалификации при МВД России. Так что будешь работать с Савоевым, и дам вам одного новенького. У него среднетехническое образование, неграмотный, одним словом, но молодой, настырный, злой и служил во внутренних войсках. От него жена недавно ушла. Пусть у вас салагой побудет, приглядись. Если все нормально, будет работать, нам кадры нужны. Зовут его Николай, фамилия Стромов. Пока никто в городе и управлении, кроме нас, не знает, что он к нам пришел. Его только в области кадровики оформили на испытательный срок, он дома пока сидит. Зайди к нему и проведи инструктаж, познакомься, и пусть оформляется во вневедомственную охрану. Посмотрим, что там у них такое. Ясно?

— Да, — ответил Басенок. — Конечно, ясно.

— Ну и хорошо, — похвалил его Самсонов. — А теперь иди к стоматологу. Еще раз увижу тебя с больным зубом, точнее, с такой физиономией, отправлю на пятнадцать суток в КПЗ, баланду задержанным будешь раздавать.

Николай Стромов был обескуражен силой, толкнувшей его пойти работать в милицию. Дело даже не в том, что ему нравилась деятельность уголовного розыска. И не в том, что его приятель Игорь Баркалов, с которым они жили по соседству, как-то сказал:

— Колек, у тебя после ухода Валентины в лице появились черты сухого алкоголика.

— Это как? — опешил Стромов.

— Как сало вприглядку, — объяснил Игорь. — На одном конце хлеба кусочек сала, хлеб ешь, а на сало поглядываешь. До него докусываешь и убираешь на следующий раз.

— Ну и что? — не понял Николай.

— А то, что в конце концов сало становится смыслом жизни. Сало — цель, любовь, признак благополучия и мерило успеха, — рассерженно проговорил Игорь. — Становишься шизанутым, в смысле помешанным на сале, и в один прекрасный день докусываешь до него, жадно впиваешься, глотаешь, давишься и умираешь со счастливой улыбкой на лице, как человек, достигший своей цели.

— Ты когда успел таким умным заделаться? — разозлился Стромов. — Сало-мусало, я любил ее, и мне сейчас тошно.

— Да и черт с тобой, раз дурак, — махнул рукой Игорь. — Лучше поработай у нас, посмотри на любовь и ревность с точки зрения Уголовного кодекса. Насмотришься такого, что потом при воспоминании о своих нынешних переживаниях самому противно будет.

— Сам знаю, что делать.

— И то верно, — согласился Игорь и, попрощавшись, ушел… Но не этот разговор с Игорем Баркаловым привел Николая в милицию. Привел его туда терпкий, юный и пахнущий просыпающимися травами и листьями апрельский вечер. Николай проходил мимо ДК кожевенников и вдруг увидел впереди себя ее. Во всяком случае, походка, волосы, ноги — все так напомнило Валентину, Николая аж холодный пот прошиб. Девчонка, услышав спешащие за ней шаги, оглянулась и с интересом посмотрела на Стромова. Это была не Валентина. Напустив на себя равнодушный вид, Николай прошел мимо и услышал, как позади него презрительно фыркнули.

На следующий день он позвонил Игорю и спросил:

— Как попасть к вам на службу?

— Дозрел вэвэшник, — иронично произнес Игорь. — Сиди дома, жди. Я все разузнаю и зайду к тебе.

Так Николай Стромов, не появляясь среди оперативников, съездил в Ростов-на-Дону, и там с ним провели беседу кадровики управления. Затем он вернулся в город и устроился работать во вневедомственную охрану, став агентом под прикрытием в операции «Домушники».

— Не надо быть умным и образованным, чтобы понять: история прогресса, которую ошибочно называют историей развития человечества, бред. Это история деградации человечества. Нужно обладать изысканным инстинктом, определенным варварством натуры, диковатым, внекультурным хамством, чтобы понять это. Только необразованные люди, стоящие далеко от широких трактов культуры, могут слегка улавливать ход событий. Потрясающих высот проникновения в истинность, в настоящий ход земных и небесных событий иногда достигают врожденные дебилы, бесповоротно и ярко-клинические шизофреники всех видов, дети до пяти лет, после пяти они начинают терять этот дар, некоторые святые, точное число неизвестно, талантливые люди, в смысле те же шизофреники, хронические алкоголики в состоянии жуткого похмелья или в активной фазе белой горячки, женщины с характерными ведьминскими данными и все остальные люди, обычные, за секунду до смерти. Их, — внушительно подняв палец, объяснял Леня Светлогоров, — в эту секунду прошибает пот откровения Божьего, они глубоко вдыхают воздух от изумления и забывают выдохнуть — конец. — Леня Светлогоров с величайшим изумлением перевел дыхание, с таким же изумлением посмотрел на сидящего перед ним Мурада Версалиевича Левкоева и продолжил: — Все же остальные, не названные мною категории людей, которым еще пилить и пилить до предсмертного познания истины, в истине ничего не понимают. Это умные, образованные, культурные, здравые, респектабельные производители материальных ценностей, в смысле всякой херни наподобие телевизора, атеисты, фанатики всех религиозных течений, литературные критики, ненавидящие литературу до изжоги, то есть все без исключения. Вот, можете записать в моей истории болезни: «И так говорил Светлогоров».