Пять ложек эликсира - Борис Стругацкий Страница 57

– А, дурацкий анекдот, – сказало чадо с пренебрежением. – «Все прекрасно, но не делится пополам» – этот, что ли?

– Именно! – воскликнул Симоне и разразился хохотом.

– Делится пополам? – добродушно улыбаясь, осведомился Олаф.

– НЕ делится, – сердито поправило чадо.

– Не делится? – удивился Олаф. – А что именно не делится?

Чадо открыло было рот, но господин Мозес сделал неуловимое движение, и рот оказался заткнут большим румяным яблоком, от которого чадо тут же сочно откусило.

– Не делится пополам, – очаровательно улыбаясь, объяснила госпожа Мозес. – Как вы не понимаете, Олаф! Это – из алгебры. Ах, алгебра! Алгебра – это царица наук!..

Симоне зарычал, схватил свою тарелку и пересел к инспектору. Тут в столовой объявилась Кайса и принялась тарахтеть, обращаясь к хозяину:

– Он не желает идти. Он говорит: раз не все собрались, говорит, так и он не пойдет. А когда все соберутся, говорит, тогда и он спустится. И две бутылки у него там пустые.

– Так пойди и скажи, что все уже давным-давно собрались, – приказал хозяин.

– Я так и сказала, что все собрались, что кончают уже, а он мне не верит.

Инспектор встал.

– Я его приведу, – сказал он.

Хозяин всполошился.

– Ни в коем случае, – вскричал он. – Кайса, быстро!

– Ничего, ничего, – сказал инспектор, направляясь к двери. – Я сейчас.

Выходя из столовой, он услышал, как Симоне провозгласил: «Правильно! Пусть-ка полиция займется своим делом», после чего залился кладбищенским хохотом.

Инспектор поднялся по лестнице, толкнул грубую деревянную дверь и оказался в круглом, сплошь застекленном павильончике с узкими скамейками вдоль стен. Фанерная дверь, ведущая на крышу, была закрыта. Инспектор осторожно потянул за ручку, раздался пронзительный скрип несмазанных петель. Инспектор открыл дверь и увидел Хинкуса. Лицо Хинкуса было ужасно – белое в свете низкого солнца, застывшее, с перекошенным ртом, с выкатившимися глазами. Левой рукой он придерживал на колене бутылку, а правую прятал за пазухой, должно быть, отогревал.

– Это я, Хинкус, – осторожно сказал инспектор. – Что вы так испугались?

Хинкус сделал судорожное глотательное движение, потом сказал:

– Я тут задремал. Сон какой-то поганый.

Инспектор украдкой огляделся. Плоская крыша была покрыта толстым слоем снега. Вокруг павильончика снег был утоптан, а дальше, к покосившейся антенне, вела тропинка. В конце этой тропинки и сидел в шезлонге Хинкус, закутанный в шубу. Отсюда, с крыши, вся долина была как на ладони – тихая и синяя, без теней.

– Пойдемте обедать, – сказал инспектор. – Вас ждут.

– Ждут… – сказал Хинкус. – А чего меня ждать? Начинали бы.

Инспектор выдохнул клуб пара, поежился и сунул руки в карманы.

– Туберкулез у меня, – с тоской объяснил Хинкус и покашлял. – Мне свежий воздух нужен. Все врачи говорят. И мясо черномясой курицы.

– Зачем же вы так пьете, если у вас туберкулез.

Хинкус не ответил. В наступившей тишине инспектор услышал, как кто-то поднимается по железной чердачной лестнице. Протяжно заскрипела дверь тамбура.

– Видите, еще кто-то… – начал инспектор и осекся. Лицо Хинкуса снова стало похоже на уродливую маску – рот перекосился, белое гипсовое лицо покрылось крупными каплями пота. Дверь павильончика отворилась – и на пороге появился хозяин.

– Господа! – провозгласил он жизнерадостно. – Что такое прекрасная, но холодная погода по сравнению с прекрасной и горячей пуляркой?..

Инспектор натянуто улыбнулся. Он все смотрел на Хинкуса. Хинкус совсем ушел в воротник своей шубы, только глаза поблескивали, как у тарантула в норке.

– Господин Хинкус, – продолжал хозяин, – пулярка изнемогает в собственном соку.

– Ну ладно, – сказал вдруг Хинкус неожиданно жестко. – Поговорили, и хватит! Деньги мои – как хочу, так и трачу. Обедать не буду. Понятно? Всё.

– Но, господин Хинкус… – начал несколько ошеломленный хозяин.

– Все! – повторил Хинкус.

Тогда инспектор взял хозяина под руку и повернул к двери.

– Пойдемте, Алек, – сказал он негромко. – Пойдемте.

Инспектор, устроившись у окошка со стаканом и сигаретой, рассеянно наблюдал, как хозяин, грузно ступая, ходил по залу, выключал лишний свет, переставлял в буфете бутылки. Лель, опустив голову, ходил за ним по пятам.

Инспектор поглядел в окно. Тень закутанного в шубу Хинкуса четко рисовалась на освещенном луной снегу. Инспектор поднялся и подошел к хозяину.

– Алек, – сказал он. – У меня к вам просьба. Проводите меня к номеру Хинкуса.

Хозяин удивленно поднял брови.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом хозяин поставил бутылку, с которой стирал пыль, и, не говоря ни слова, пошел из столовой. Они вышли в коридор и повернули направо. Инспектор успел заметить, что в конце коридора стоят, держась за руки, чадо и Олаф. Хозяин остановился перед дверью с номером одиннадцать и сказал: «Здесь». Инспектор повернул ручку и вошел в номер.

Вид у номера был нежилой, кровать не смята, пепельница пуста и чиста. Посредине комнаты стояли два закрытых баула. Инспектор, присев рядом с ними на корточки, достал пилочку для ногтей.

– Вы будете свидетелем, Алек, – сказал он и открыл баул.

Баул оказался набит каким-то рваным тряпьем, старыми газетами и мятыми журналами. Хозяин тихонько свистнул.

– Что это? – сказал он. – Что это значит?

– Это называется «фальшивый багаж», – объяснил инспектор.

Инспектор открыл второй баул. Здесь тоже был фальшивый багаж, только поверх тряпья и мятой бумаги здесь лежал маленький дамский браунинг. Инспектор и хозяин переглянулись. Потом инспектор взял браунинг, вынул обойму и выщелкал патроны в ладонь.

– Значит, вызов был не ложный, – сказал хозяин медленно. – Ну и что все это значит?

Инспектор не успел ответить. Пол в номере дрогнул, жалобно звякнули оконные стекла, и послышался отдаленный мощный грохот.

– Ого! – сказал хозяин, поднимая голову. – А ведь это обвал. И недалеко.

Грохот затих, и тут где-то в коридоре хлопнула дверь.

В каминной жарко полыхал уголь, кресла были старинные, уютные, ярко светила большая люстра, в трубе посвистывало.

Инспектор стоял у окна, прислонившись лбом к стеклу, и смотрел на тень Хинкуса, скрючившегося на крыше. Потом он огляделся, взялся за ближайшее кресло и поставил его так, чтобы можно было одновременно следить и за тенью Хинкуса, и за отражающейся в большом зеркале тускло освещенной лестницей на крышу в конце полутемного коридора. Свет в каминной инспектор выключил, а сам сел в кресло и закурил.