Сотник из будущего. Южный рубеж - Андрей Булычев Страница 6

Тот быстро их просмотрел и понял, что действительно в усадьбе есть грамотный человек, хорошо разбирающийся в математических действиях и грамматике, а главное аккуратист изрядный. Настолько всё было чётко и аккуратно изложено да разнесено по видам и количеству учёта «как по полочкам», да ещё с общим суточным потреблением и рационом, а также выходу по порциям на среднего взрослого человека или ребёнка да вообще-вообще на всё население усадьбы.

– Да-а! –протянул Сотник, – Нужно срочно брать!

– Ну вот, и я о том же – облегчённо вздохнул старшина.

Парфён сидел в избе на лавочке и молол на ручной мельнице пшеничную крупу для вечерней каши. Попал он в усадьбу из разбойничьего стана злодея Свири Кривого вместе со всем остальным отбитым там полоном. В том полоне и мужиков хватало, но особенно было много баб и девок из тех, кого злодеи захватывали в ближайших землях новгородской Деревской пятины или в избиваемых ими торговых караванах. Использовали разбойники своих пленников для всех тяжёлых и грязных работ, при этом нещадно их истязая и не сколько не заботясь об одежде и пропитании. Долго, как правило, страдальцы не выдерживали, умирая от мук голода и побоев, а на их место тут же набирали новую партию жертв. Так и работал годами этот страшный конвейер, пополняя телами умученных пленников ближайший овраг.

Но вот пришла Обережная сотня, уничтожила злодеев и освободила всех тех, кому только посчастливилось выжить. Одним из этих счастливчиков как раз то и был Парфён, в прошлом успешный новгородский купец-суконщик, весельчак, песенник, балагур и просто красивый и статный мужчина. Теперь же это была только тень былого. В торговом караване купца, что был уничтожен разбойниками, погибла вся его семья, что возвращалась с ним в Новгород из Владимира. Ещё там погибло всё его дело со всем товаром и со всеми его людьми. Но самое главное, погибло все то, что держит человека в этом мире. Погиб сам смысл жизни и его существования. Вот и оправившийся от голода и истязаний Парфён уже не был тем былым весельчаком да заводилой, как прежде. А был он спокоен, тих и задумчив. Делал всё аккуратно, прилежно да с тщанием, но так…без огонька, замкнувшись в себе. И весь вид его говорил: «Коли нужно, так и ладно, сделаю всё то, что скажите», а после сидел, прислонившись к печи, и что-то всё вспоминал да опять думал о своём.

Андрей зашёл в избу, окинул её взглядом, приметив чистоту и порядок. Посмотрел на хозяек, что замешивали в кухонном закутке кислое тесто, разминая и тиская его своими крепкими закатанными по локоть руками, и проговорил тихо:

– Бабоньки, извините, мне нужно поговорить с Парфёном Васильевичем. Сказано это было очень спокойно и вроде как с просительной вежливой интонацией, но и двух минут не прошло, как вся орава женщин с детьми, что только что там находилась, пулей вылетела за дверь, не забыв ещё вытащить из своей «оружейки» мастера Кузьму, да при этом плотно закрыла входные двери.

Авторитет у Сотника в поместье был непререкаемый!

– Присаживайся, Парфён, присаживайся, – попросил Сотник вскочившего мужчину, –Если ты не против, я тоже рядышком с тобой присяду и спину погрею. Эх! Хороша печка! Нравится? – и посмотрел на бывшего купца.

Парфён снова попробовал вскочить, но был вежливо придержан на месте рукою Сотника.

– Царская печка, Хозяин, удивительная просто. Не в жизнь такого чуда не доводилось мне видеть, везде ведь очагами у нас топят, а дымы в волоковые оконца да верхние продухи выводят. От того-то и дымно всё время в избах наших, да и так вот как здесь спину уже не погреешь, – тихо сказал, улыбнувшись, собеседник.

– Да-а…–протянул Сотник, – Эту печь ладил иноземный мастер-печник Аристарх. В ней много секретов скрыто в виде тепловых камер и всё тех же поддувов да всяких хитрых продушин. А самое главное, ты прав, тепло и уютно человеку жить в избе с такой чудо-печью, да и готовить в ней пищу очень даже удобно и приятно будет. Ещё второй вопрос у меня к тебе, Васильевич, будет,– и посмотрел прямо в удивлённые глаза своего собеседника, отвыкшего уже и от обращения то к себе по отчеству,– Много ли на Руси сирот да беспризорных детишек ты видел?

– Да порядком всегда их, иной раз вон сердце кровью обливается, глядя, как побираются они на паперти у церквей, все обмороженные да в струпьях иль язвах. А сколько их по домам ходит, корочку хлеба выпрашивая, и любую работу предлагают сделать, только бы накормили бедолаг! У нас ведь, что не год, то недород или мор, да пожар какой, я уже про набеги врага или вот этих же разбойников не говорю, – и его глаза блеснули огнём. Не каждый родич готов приветить сироту, ибо и своих-то «семеро по лавкам» и прокормить их порой нет уж никаких сил. Вот и ходят малыши да мучаются, пока не упокоятся бедные, – и, тяжко вздохнув, неожиданно для себя выговорившись, перекрестился на образа «в чистом углу».

– И третий вопрос у меня к тебе будет, – твёрдо произнёс, глядя в упор на Парфёна, Андрей, – Видел я как глаза у тебя загорелись при упоминании о злодеях, а это говорит мне о том, что не затухла твоя душа, и горит в ней огонь, требуя справедливости и возмездия всякому злу. В этом случае буду я говорить, с тобой прямо и открыто. У Руси есть множество врагов, которых даже, и называть-то замучаешься, но я всё же перечислю.

Итак, враги внутренние, что как клещи сосут кровь людскую, это всевозможные злодеи, разбойники, воры и лихоимцы. Враги внешние, что льют её как водицу, разоряя своими набегами или нашествиями, это племена половцев, литвин, еми, да много кого. Вырезают под основание людей наших немецкие рыцари орденов меченосцев и тевтонского, да грабят и выжигают всё на западе свеи. А впереди у нас ещё более страшный враг, поверь мне, монголы, что всю нашу землю хотят поработить, вырезая народ под корень. И вот для всей этой вот своры кровавых завоевателей, врагов нашей матери святой Руси вот именно в этом самом месте, где мы с тобой находимся, Васильевич, начинает выковываться меч. Он, конечно, пока ещё не готовое к бою смертельное оружие, а только его начальная поковка, что разогревается ныне в горне. Но пройдут годы! Выучатся в ратной школе отроков наши будущие железные сотни, возьмут они в свои руки самое совершенное в этом мире оружие и пройдут тем мечом, выкованные в нашей усадьбе-кузне, да ещё и прошедшие через огненную закалку войны. Вот тогда, когда будет у нас свой меч, из лучшей русской булатной стали, разнесёт он непобедимыми русскими ратями в пух и прах любого страшного врага Отчизны! И не страшно будет больше жить в ней.

– Веришь мне, что так будет, Парфён Васильевич?

И не смел отвести глаза бывший пленник и купец от такого пронизывающего насквозь, пристального взгляда стальных глаз Сотника.

– Верю, хозяин…– только и смогли прошептать его губы.

– И я верю! Но только запомни, что для каждого меча всегда должны быть отменные ножны. Иначе ржой покроется то совершенное оружие, затупится затем и вовсе сломается. И не будет уже того булатного меча, что отсечёт головы всем своим врагам. Нет у меня, друг, пока таких ножен. Я знаю, как воевать и как готовить отменных воинов. Я могу стрелу посылать из своего степного лука на три сотни шагов и попасть в цель. Я готов выйти биться на мечах и саблях один против десятерых врагов. Но не могу я такое хозяйство вести, где требуется кропотливый ежедневный контроль и учёт за всем тем, что в поместье находится и делается. Как мне всем своим ратным делом заниматься, когда голова только о сортах пшеницы да парах онучей и рваных сапог болит?! Поставил я по хозяйству старшину сотни Лавра Буриславовича. Но ведь и он, какой бы там не был хваткий и умелый, а все же по сути, больше воин со всеми своими специфическими знаниями и умениями, ну никакой он не чистый хозяйственник, как положено на то управляющему.