Двухсотлетний человек - Айзек Азимов Страница 6

— Я… — начал Эндрю.

— …свободный робот. Да-да. Ну, так что тебе понадобилось в библиотеке?

— Я хочу узнать побольше о людях, о мире, ну, обо всем. И о роботах. Джордж, я хочу написать историю роботов.

Джордж сказал:

— Идем-ка домой, Эндрю… Только сперва собери свою одежду. Науке о роботах посвящены миллионы книг, Эндрю, и в каждой есть исторический раздел. Мир перенасыщен не только роботами, но и информацией о них.

Эндрю покачал головой — чисто человеческое движение, которое он недавно усвоил.

— Но я напишу не историю науки о роботах, Джордж. А историю роботов, составленную роботом. Я хочу объяснить, как воспринимают роботы все то, что происходило с тех пор, как первым из них было позволено работать и жить на Земле.

Брови Джорджа вздернулись, но он ничего не сказал.

Крошка-Мисс только что встретила свой восьмидесятый год рождения, однако ее энергия и решимость оставались прежними. Своей палкой она чаще жестикулировала, чем опиралась на нее.

Рассказ о случившемся она выслушала, пылая негодованием, и сказала:

— Джордж, это возмутительно! Кто эти молодчики?

— Не знаю. Да и к чему? Ведь в конечном счете они никакого ущерба не причинили.

— Но могли причинить! Джордж, ты юрист, и если не нуждаешься в деньгах, то лишь благодаря таланту Эндрю. В основе всего, что у нас есть, лежат деньги, которые зарабатывал он. В нем — залог преемственности нашей семьи, и я не допущу, чтобы с ним обходились, как с заводной игрушкой.

— Чего ты хочешь от меня, мама? — спросил Джордж.

— Я же сказала, что ты юрист. Или ты меня не слушаешь? Ну так любым способом устрой показательное дело, вынуди региональные суды высказаться за права роботов, заставь Законодательное собрание издать соответствующие постановления и, в случае необходимости, дойди до Всемирного суда. Я буду следить, Джордж, и никакого мямления не потерплю.

Говорила она совершенно серьезно, и то, что было начато для ублажения требовательной старухи, обернулось вопросом такой сложности, что он обрел огромную важность, Джордж, глава фирмы «Фейнголд и Чарни», разрабатывал стратегию, а исполнение поручал младшим партнерам и, в частности, своему сыну Полу, также члену фирмы. Пол почти каждый день являлся с подробным отчетом к бабушке, а она, в свою очередь, ежедневно обсуждала с Эндрю каждую мелочь.

Эндрю целиком втянулся в дело. Книга о роботах снова была отложена, потому что его поглощали юридические дебаты, и он даже иногда робко высказывал свое мнение.

Как-то он сказал:

— В тот день Джордж объяснил мне, что люди боятся роботов. Но пока они будут бояться, суды и законодательные собрания вряд ли вступятся за роботов серьезно. Нельзя как-нибудь воздействовать на общественное мнение?

И вот, пока Пол сидел в суде, Джордж начал выступать с лекциями. Он мог позволить себе неофициальный тон и даже одевался в наимоднейшие костюмы самого свободного покроя, которые называл тогами.

Пол сказал:

— Только не споткнись о собственный подол, папа, когда будешь подниматься на кафедру.

— Попытаюсь, — сухо сказал Джордж. Выступая на ежегодном съезде редакторов последних голографических известий, он, в частности, сказал:

— Пока в силу Второго Закона мы можем требовать от любого робота неограниченного повиновения, если только это не окажется во вред человеку, каждый, повторяю, каждый человек обладает страшнейшей властью над каждым, повторяю, над каждым роботом. А поскольку Второй Закон превалирует над Третьим, каждый человек может использовать закон повиновения, чтобы нейтрализовать закон самосохранения. Если он прикажет, всякий робот будет вынужден нанести себе опасные повреждения или даже уничтожить себя по любой причине или вовсе без причины.

Справедливо ли это? Подвергли бы мы подобной опасности животных? Даже неодушевленный предмет, хорошо нам служащий, достоин бережного с собой обращения. А ведь робот не неодушевленный предмет. И он не животное. Робот способен мыслить на уровне, позволяющем ему разговаривать с нами, рассуждать с нами, шутить с нами. Можем ли мы обходиться с ними, как с друзьями, можем ли мы работать с ними — и не уделить им каких-то плодов этой дружбы, каких-то благ, рожденных этим сотрудничеством?

Раз человек имеет право отдать роботу любой приказ, лишь бы он не был во вред другому человеку, то простая порядочность не должна позволять ему отдавать роботу распоряжения во вред этому роботу, за исключением тех случаев, когда этого бесспорно требует спасение человеческой жизни. Чем больше власть, тем больше и ответственность, и, если роботы подчинены Трем Законам, гарантирующим безопасность людям, неужели так уж много — попросить, чтобы люди ввели закон-другой для защиты роботов?

Эндрю оказался прав. Общественное мнение сыграло ключевую роль в судах и законодательных собраниях, и в конце концов был принят закон с перечислением условий, при которых воспрещалось отдавать приказы во вред ему. В закон этот постоянно вносились поправки, а кара за его нарушение выглядела смехотворной, но принцип был провозглашен. Закон был окончательно утвержден Всемирным Законодательным собранием в день смерти Крошки-Мисс. И не по случайному совпадению. Пока шли заключительные дебаты, Крошка-Мисс упорно цеплялась за жизнь и ослабила усилия только тогда, когда пришла весть о победе. Ее последняя улыбка была отдана Эндрю. Ее последние слова были:

— Ты принес нам много радости, Эндрю.

Она умерла, держась рукой за его руку, а ее сын, невестка и внуки оставались на почтительном расстоянии от них.

Эндрю терпеливо ждал в приемной возвращения секретаря из кабинета. Конечно, секретарь мог бы воспользоваться переговорным голографом, но, видимо, утратил мужество — или роботство? — из-за необходимости обслужить не человека, а другого робота.

Время ожидания Эндрю коротал, размышляя над тем, следует ли ввести термин «роботство» взамен «мужества», или же это слово настолько утратило смысловую связь со своим корнем, что его можно прилагать к роботам? Прилагают же его к женщинам, если на то пошло.

В процессе работы над книгой такие вопросы возникали у него постоянно. Составление фраз с учетом всех подобных тонких оттенков смысла, бесспорно, заметно расширило его лексикон.

Иногда в приемную заходил кто-нибудь и глазел на него. Эндрю не старался избегать этого взгляда, но спокойно смотрел на вошедшего, и тот отводил глаза.

Из кабинета вышел Пол Чарни. Вид у него был как будто удивленный, но, решил Эндрю, это могло ему показаться: последнее время Пол превратил свое лицо в косметическую маску, как мода предписывала одинаково мужчинам и женщинам. В результате несколько расплывчатые черты его лица обрели чеканность, но Эндрю вес равно не одобрял эту манеру. Он обнаружил, что адресованное человеку неодобрение, если не выражать его вслух, не производит на него прежнего гнетущего действия. Он даже мог выразить такое неодобрение в письменной форме, хотя раньше это, по его твердому убеждению, лежало вне его возможностей.