Новая жизнь, или обычный японский школьник - Виталий Хонихоев Страница 6

— Ну что? — Дзинтаро скидывает на землю портфель и снимает пиджак, передав его кому-то из собравшейся толпы: — ты готов, ушлепок?

— Конечно. — я уже положил портфель и пиджак на него сверху. Адреналин бьет по восприятию, руки начинает колотить мелкой дрожью, я успокаиваюсь, выдыхая. Это не мои эмоции, это реакция тела Кенты, который боится физического насилия в любом его виде. Но не я. Я — обожаю конфликты, я знаю о насилии больше, чем написано в двухтомнике Британской Энциклопедии, знаю о том, чем руководствуется сейчас Дзинтаро и почему ему сейчас нельзя проигрывать. Так же знаю, почему он проиграет. Знаю, как именно он проиграет, он проиграл уже согласившись на этот поединок, а отказаться он тоже не мог. Единственное слабое место в моей тактике — это тело. Тело Кенты, тело танцора. Времени на то, чтобы перековать его, настроить, создать заново — не было. Я как генерал-стратег в распоряжении которого лишь плохо обученное крестьянское ополчение против рыцарской конницы.

Я подхожу к Дзинтаро, который стоит, закатывая рукава и спокойно плюю ему в лицо. У меня было два выбора — либо презрительно положить ему ладонь на лицо и оттолкнуть, либо плюнуть.

— Ааа! — Дзинтаро бьет. Как я и думал — прямой правой в голову со всего размаха. Этому трюку меня научил один старый боксер, он для уличных поединков, а не для ринга. Сперва — выводишь противника из себя, вот просто в край — плюешь ему в лицо, отталкиваешь, ладонью по лицу, обзываешь как-нибудь… но так, чтобы прямо совсем. То есть твоя первая задача — унизить его так, чтобы у него «планка упала». А теперь подумай — говорил мне он — вот что ты сделаешь, как ты среагируешь на это? Правильно — ударишь не задумываясь. И какой будет удар? Какой рукой? Верно — это будет прямой правой в голову. Без вариантов. Разве что если твой противник — левша — тогда удар будет левой. Ну, тут уж ты сам смотри — правша он или левша. Теперь все просто — ты знаешь куда и как он будет бить. А для боксера — если он точно знает куда и как ударит его противник — это ж просто конфетка. При этом удар будет «со всей дури» и практически не контролируем. Едва только его плечо пошло вперед… — кросс!

Я внимательно слежу за плечом Дзинтаро и едва только оно начинает поворачиваться — бью в разрез, на встречном движении, уводя голову в сторону из-под атаки и одновременно пробивая ему в челюсть. Острая боль вспыхивает в руке, раздается хруст, и я не знаю, хрустит ли моя рука или его челюсть. Я готов продолжить, у меня в запасе удар локтем, но я не успеваю его нанести, потому что Дзинтаро — падает на землю.

— Низведу гордых и возведу смиренных… — раздается голос сзади. Некоторое время я смотрю на лежащего в пыли Дзинтаро, ожидая, что тот поднимется, но тщетно. Поворачиваюсь на голос и вижу хитрую физиономию Хироши.

— А что? — говорит он, нимало не смущаясь: — Евангелие от Луки. Как раз к месту.

Природа не создавала человеческие фаланги в качестве ударного инструмента, вроде копыт или рогов, природа вообще считала, что руки человеку для того, чтобы с их помощью лепить скульптуры, рисовать картины и строить космические корабли. Природа искренне полагала, что если человеку и захочется разбить кому-нибудь голову, то он вполне может взять в руку каменный топор. С другой стороны, эта же природа создала нас социальными животными, а где есть социум — есть и внутривидовая конкуренция, которая приводит к ритуальным поединкам. Именно так я думал, сидя в травмпункте и баюкая правую руку, с приложенным к обратной стороне кисти пакетиком со льдом.

— И как это тебя угораздило, Кента-кун? — спрашивает меня школьная медсестра, Минори-сан. Она выглядит, как и полагается школьной медсестре — вся затянутая в белое и розовое, с кокетливой шапочкой и бейджиком на груди, из которого все могут узнать что ее зовут Минори, что она школьная медсестра и у нее третий размер. Последнее, впрочем, становится ясно не столько из содержания бейджика, сколько из его местоположения. Но имеющий глаза да увидит, имеющий уши да услышит, а имеющий руки — да полапает. К сожалению, не тот у меня статус, чтобы лапать Минори-сан, не тот статус и очков репутации нет, и в ближайшие лет пять и не будет. Так что наслаждаюсь эстетикой момента и совершенно пропускаю вопрос мимо ушей.

— Что? — в какой-то момент я осознаю, что Минори-сан строго смотрит на меня, ожидая ответа.

— Я говорю, как тебя угораздило? Вон, всю руку разбарабанило в стороны, надеюсь хоть перелома нет. — она поднимает пакет со льдом и мнет мне кисть, снова проверяя целостность костей. Я шиплю как змея, она улыбается и кладет лед обратно.

— Не, нету перелома. — говорит она: — точно нет.

— Это вы по моему шипению определили? — спрашиваю я, понимая, что удостоился чести видеть самую настоящую магию — без всякого рентгена определить наличие или отсутствие перелома путем пальпирования — это волшебство. Сейчас надо вскакивать, кричать «Ведьма!» и тащить Минори-сан на костер. Предварительно, хорошенько допросив на дыбе, да. Отгоняю мысли о методах и способах допроса Минори-сан, не хватало еще, чтобы она заметила мой интерес к ней.

— Не — смеется она: — если бы у тебе перелом был и кости смещались относительно друг друга, то ты бы не шипел, ты бы сознание потерял. А так — просто ушиб. Хороший такой ушиб. Что ты делал-то, герой-любовник?

— Почему это я герой-любовник? — делаю вид, что обижаюсь я. На самом деле репутация в школе меня сильно не волнует, но тему перевести стоит.

— Да заходил до тебя Хироши-кун, рассказал, что ты подрался из-за девчонки. — улыбается Минори и от ее улыбки у меня по спине почему-то начинают бегать мурашки. Вроде и нет ничего угрожающего — просто симпатичная медсестра, просто улыбка, а поди ж ты. Все-таки ведьма.

— Вот в наше время… — мечтательно говорит Минори: — из-за меня дрались на дуэлях. На бейсбольных битах, верхом на мотоциклах, как рыцари…

— Странные у вас понятия о рыцарях… — ворчу я, прижимая пакет со льдом: — а это не травматично?

— О и еще как! — с готовностью отвечает Минори, отняв у меня пакет и разглядывая мою руку. Достает салфетку и вытирает ее, открывает баночку с какой-то мазью и кабинет тут же заполняет терпкий запах медикаментов.

— Первые пять кавалеров умерли — доверительно сообщает она мне: — а еще десять — легли в больницу и до сих пор не могут ходить. Кровь, кишки, мозги в разные стороны! — она наносит мне мазь на руку и споро перебинтовывает руку, заодно зафиксировав кисть.

— Мм… — киваю я в ответ на ее выдумки о прошлом: — много крови, много песен за прекрасных льется дам…

— Да, да, Кента-кун, именно. Я так рада, что и в наше время есть мальчики, способные на высокую любовь. Это так мило! — она снова улыбается той самой улыбкой, от которой по спине идут мурашки.

— Эээ… я пойду, пожалуй. — говорю я, соскальзывая с табурета и чувствуя себя так, словно оказался лицом к лицу с непонятной, но очень серьезной опасностью.

— Ступай. — машет она рукой: — я тебе прикрою, напишу в журнале что упал и рукой ударился, тем более до тебя и другой мальчик приходил… тоже упавший.