Операция прикрытия - Сергей Синякин Страница 6

В конструкторском бюро завода работа еще шла по военным канонам — опоздания на работу были недопустимыми, и вольности с рабочим временем не поощрялись. Бабуш на фронте привык выполнять приказы и беречь время, поэтому заводская дисциплина давалась ему легко, и настороженность начальства быстро сошла на нет, уступив место дружелюбию и пониманию.

В мае сорок седьмого к рабочему столу Бабуша подошел секретарь первичной партийной организации Иван Сидельников. Мужик он был общительный, но карьеру партийного работника сделать вряд ли сумел бы, не получалось у него лавировать и интриговать, да и собственное мнение по самым разным вопросам Сидельников имел и не боялся это мнение высказывать.

Удивительно было, что его вообще выбрали секретарем первички, но в рабочих коллективах так оно обычно и бывает — грузят того, кто будет везти воз.

— Как, дружище, работается? — спросил он. — Начальство тобой довольно, да и все говорят, что фронтовика сразу видно — и дело спорится, и личная жизнь в порядке.

Бабуш настороженно молчал. Он еще с армии усвоил, что начальство лучше не перебивать, иначе не узнаешь, что оно о тебе думает.

— Значит, так, Саша, — сказал Сидельников, внимательно разглядывая сослуживца. — С тобой хочет секретарь парткома познакомиться.

— Это еще зачем? — удивился Бабуш. — Работаю, никуда не лезу. О чем нам с ним говорить?

— Иди, иди, — сказал Сидельников. — Если начальство на ковер вызывает, то уж оно точно знает зачем!

— Прямо сейчас? — поднял голову Бабуш.

— А чего оттягивать? — удивился Сидельников. — Иди паря, ждут тебя.

Секретарь парткома был не один. Кроме него, в кабинете сидел незнакомый Бабушу мужчина. На первый взгляд он ничем не отличался от любого другого человека, разве что неопределенным возрастом и некоторой безликостью. Одет он был в гражданский костюм, но вся выправка этого человека свидетельствовала, что военная форма ему хорошо знакома.

— Солнцев, — представился незнакомец

— Бабуш… Александр, — неловко проговорил Бабуш.

— Товарищ хочет познакомиться с вами и побеседовать, — сказал секретарь и отошел к окну.

— А чего со мной знакомиться, — пробурчал Бабуш. Родился здесь, учился тоже здесь, военную форму надел в сентябре сорок первого. Воевал. Два ранения. Демобилизовался в сорок шестом. Сразу же пошел на завод. Женат. Один ребенок — сын Толя, шесть месяцев.

Солнцев и секретарь парткома переглянулись и засмеялись.

— Я так и думал, — сказал Солнцев.

— А чего вы хотели? — пожал плечами секретарь. — рабочая косточка.

Тем не менее, разговор получился долгим и обстоятельным. Солнцев задавал вопросы, уточняя скупые данные анкеты, которую Бабуш заполнял при поступлении: какие награды, за что награжден, где конкретно воевал, получал ли предложение стать кадровым офицером.

— Получал, — сказал Бабуш. — Но не остался. Домой хотелось.

— Немецким языком владеете? — спросил Солнцев.

— В объеме школьного курса, — усмехнулся Бабуш. — Ну и потом в окопах навтыкался, да и в Восточной Пруссии подучился самую малость.

Он прищурясь оглядел Солнцева и неожиданно спросил его:

— Вы из МГБ?

Солнцев и секретарь парткома вновь обменялись короткими взглядами.

— Почему ты так решил? — спокойно спросил Солнцев,

— Вопросы специфические, — сказал Бабуш. — Я в разведроте не один день пробыл. Угадал?

— Угадал, — в тон ему отозвался собеседник. — Значит, и предупреждать тебя не надо?

— Язык за зубами держать? — поинтересовался Бабуш. — Не надо. Только вы зря на меня время тратите, не шпион я и не военный преступник.

— Конечно, — без улыбки сказал Солнцев. — Вы — язва, Александр Николаевич. И чересчур догадливы. Значит, чего сослуживцам сказать, сами придумаете. А еще через месяц Бабуша вызвали в райком партии.

Милиционер на вахте спросил, куда он идет, выслушав Александра, обстоятельно разъяснил, где находится кабинет. В приемной, куда Бабуш попал, уже сидели с напряженными лицами несколько человек. Казалось, что они обдумывают ответы на вопросы, которые им будут задавать.

Бабуш принял независимый вид и сел на свободный стул.

Однако долго ему сидеть не пришлось,

— Бабуш Александр Николаевич здесь? — спросила вышедшая в приемную женщина.

Бабуш встал.

— Проходите, — сказала женщина.

Бабуш вошел в кабинет. В кабинете буквой «Т» стояли столы. За малым столом сидел среднего роста худощавый человек с утомленным лицом. Он был в белой рубахе с завернутыми рукавами. Это был первый секретарь. За длинным столом, накрытым зеленым сукном, сидели десятка полтора людей, которые внимательно смотрели на Бабуша, Александру вдруг стало холодно и неуютно. Захотелось сжаться и стать маленьким, лишь бы избежать столь пристального внимания сидящих в кабинете людей.

Тишина повисла в накуренной комнате.

— Товарищ Бабуш, — сказал секретарь райкома. — Как вы относитесь к рекомендации партии о направлении вас на работу в МГБ?

Бабуш вздрогнул.

Три десятка глаз пронизывали его.

— Как коммунист отношусь положительно, — сказал Александр и торопливо добавил: — Вот только не уверен, справлюсь ли. И потом, я ведь работаю на заводе, на хорошем счету там… — Он сам не понимал, что говорил. Перед глазами у Александра все расплывалось, мысли бились в голове.

С органами Александр дел никогда не имел, один раз только и наблюдал за их работой, когда ночью тридцать девятого арестовывали его соседа дядю Колю Мирошникова, а отца с матерью пригласили понятыми для производства обыска. Александр помнил, как люди в форме и гражданской одежде прямо в обуви ходили по свежевымытому полу коридора, курили на кухне, где сидел бледный и неестественно спокойный сосед, а потом, дав подписать матери и отцу какие-то бумаги, уехали и увезли с собой Мирошникова. Как оказалось — навсегда.

— Вы хотите лишиться партийного билета? — откуда-то издалека раздался спокойный голос.

— Вы меня неправильно поняли. — Бабуш облизал пересохшие губы. — Партбилет мне вручали в окопе… Сомнения у меня, товарищи, не справлюсь я с этой работой.

— Все сомневаются, — с легкой усмешкой сказал первый секретарь. — Я повторяю вопрос, как вы относитесь к рекомендации партии?

— Согласен, — сказал Бабуш обреченно.

— Какие будут мнения у членов бюро? — спросил секретарь райкома.

Сидящие в кабинете люди зашевелились, зашептались, потом закивали и снова уставились на Бабуша, но теперь уже разглядывая его по-другому — как человека, который уже почти вошел в круг особых людей, в ту самую организацию, которой одни боялись и которой другие восхищались.