Война 2020. И летели наземь самураи... - Ральф Питерс Страница 6

— Господин генерал, — сказал Такахара, и в его покорном голосе слышалась едва сдерживаемая ярость, — самолет будет…

— Достаточно. Я лишь хотел удостовериться, что задание будет выполнено по плану. Я хотел убедиться, что цель будет поражена до рассвета. Это все. Спокойной ночи. — Нобуру повесил трубку.

Возможно, тепловое излучение в районе Омска ничего не означало, а может быть, горстка русских старалась согреться в развалинах своего завода. Он просто становился мнительным стариком. Но Нобуру готов был биться об заклад, что инстинкт его не обманывал. В любом случае новый день даст ответ на этот вопрос. Он откинул голову на подушку, пытаясь хоть чуть-чуть согреться в мокрой от пота постели. Он подумал, не позвать ли дневального и попросить его принести чистое белье, затем решил никого не беспокоить. Что-то внутри не позволяло заснуть, какой-то страх, что кошмары могут прийти снова. Самым неприятным был сон об американцах в Африке. Он чувствовал, что сейчас он его не вынесет.

Мэнни Мартинес любил работать с техникой, хотя в последнее время он все больше и больше сидел за столом, что ему тоже в общем-то нравилось. Но когда он сидел за бумагами слишком долго, ему слышались насмешливые голоса, которые он так часто слышал в юности на улицах Сан-Антонио: „Эй, приятель, и это называется работой? Ну нет, это вовсе не работа, твою мать“. Поэтому подобно тому, как он получал удовольствие, обдирая костяшки пальцев о свой старинный „Корвет“, ремонтируя его в те давние времена у себя дома, он с радостью использовал редкие возможности самому отремонтировать военную технику. Он получал удовольствие от настоящей работы, даже когда ситуация была такой скверной, как сейчас.

— Подержи ее здесь еще чуть-чуть, — сказал уорент-офицер. — Я почти все сделал.

Мартинес поднял вверх сведенные судорогой руки и почувствовал острый, обжигающий холод в пальцах рук и неподвижных ног. Он лежал в неудобной позе в узком проходе, в задней части машинного отделения „М-100“, сдвинувшись в сторону для того, чтобы могли поместиться уорент-офицер и его помощник.

— Нет проблем, — сказал Мартинес. — Я могу держать сколько нужно. — Он старался, чтобы его голос звучал мужественно и жизнерадостно. Но, ощущая тупую боль в предплечье, он в душе мечтал, чтобы уорент-офицер поскорее закончил ремонт. Было очень холодно.

— Дай мне вон ту втулку, — сказал уорентофицер механику, указывая рукой позади Мартинеса. Механик протиснулся назад и начал копаться в ящике с инструментами. Было плохо видно, так как горели только маломощные лампы. — Вон ту, черт тебя дери.

В полутьме опять что-то завозилось и заползало.

— Может быть, позвать Неллиса сменить вас, сэр? — спросил уорент-офицер Мартинеса.

— Делай, что тебе нужно. Со мной все в порядке, — солгал Мартинес.

Боль была сильной, но это была приятная боль усталости. Ему хотелось сказать: „Да, я тоже вношу свой вклад в общее дело. Смотрите, я работаю вместе со всеми“.

Громкий голос в задней части отсека выкрикнул:

— Эй, ребята, майор Мартинес у вас?

— Да, он здесь, — прорычал уорент-офицер, прежде чем Мартинес успел ответить сам. — Зачем он вам?

— Полковник Тейлор на командной линии связи. Он хочет поговорить с майором Мартинесом.

— Шеф, — сказал Мартинес, — мне надо идти. — Он сразу почувствовал облегчение от того, что ему уже больше не нужно будет поддерживать тяжелую панель, и в то же время ему было стыдно за это чувство.

— Да, я думаю, вам лучше идти, сэр. Эй, Неллис, иди сюда и ложись на место майора.

Костлявое колено впилось в бок майора.

— Извините, сэр, — произнес молодой механик, после чего локтем заехал Мартинесу в челюсть около уха.

Мартинес был готов обругать механика, но он знал, что удар был случайным. Люди устали, работая в холодном, тесном помещении.

— Подводи руки под нее, — сказал Мартинес, ожидая, пока пальцы парня коснутся его рук. — Ну что, держишь?

— Да, сэр.

— Ну, хорошо, я отпускаю. Она тяжелая.

— Я держу, сэр.

Мартинес осторожно убрал руки. Панель немного опустилась, но парень поддержал ее и толчком поднял вверх.

— О Боже, — сказал он. — Какая тяжелая.

— Заткнись и держи, — рявкнул уорент-офицер. Когда Мартинес выбирался из отсека, он сказал ему вслед довольно кислым тоном: — Спасибо за помоир, сэр.

Мартинес знал, что, как только он отойдет, тот начнет жаловаться молодому механику на так называемых „настоящих“ офицеров. Но это не имело для него никакого значения.

Когда Мартинес вылез из „М-100“, в мастерской было темно, как в могиле. Он включил прикрытый колпаком фонарь и, освещая путь красным лучом, пошел по железобетонному настилу. Даже сквозь подошвы ботинок он чувствовал обжигающий холод. Это было ужасное место, и ему очень хотелось поскорее убраться отсюда.

На улице шел сильный снег и было так светло, что он выключил фонарь. Снег скрипел под ногами, а мокрые снежинки били в глаза и щеки, кружились, медленно опускались и падали на опустошенную землю. Мартинес направился в сторону темного корпуса неисправного вертолета. Все остальные машины уже вылетели и сейчас двигались к району сбора, и эта последняя тоже взлетит в воздух, как только они закончат ремонт. Им осталось отремонтировать только один „М-100“, тот самый, над которым Мартинес проработал полночи.

На часах стоял один из членов экипажа. Он и открыл переднюю дверь при приближении Мартинеса. За его спиной голубоватый свет помещения манил своим теплом, и Мартинесу ужасно захотелось оказаться в тепле. „До Техаса чертовски далеко“, — сказал он сам себе.

Отряхивая снег, он полез в вертолет. Не теряя времени, часовой захлопнул за ним дверь, и тут же автоматически включился свет, ослепивший Мартинеса.

— Сюда, сэр, — сказал сержант, протягивая ему головной телефон. — Может, хотите чашку кофе?

Кофе… Как начальник службы тыла полка, он должен был обеспечить наличие трех основных, совершенно необходимых для ведения боевых действий вещей: боеприпасов, топлива и кофе. Наличие всего остального: продовольствия, перевязочных средств, запасных частей — волновало всех, особенно сержантский состав, значительно меньше. Кофе — это основное уязвимое место армии, о котором никогда бы не смогли догадаться враги Соединенных Штатов: лишите армию кофе, и ее моральный дух упадет, и закаленные в боях сержанты с остолбеневшими глазами начнут совершать самоубийства.

— Это было бы отлично. Дай мне только поговорить со Стариком. — Он стянул фуражку и одел головной телефон. — Какой, черт возьми, у меня позывной? — спросил он сам себя вслух, просматривая список позывных, прикрепленный сержантами к внутренней стене фюзеляжа. Он нашел код, неодобрительно покачивая головой из-за того, что так легко его забыл.

— Сьерра пять-пять, я Сьерра семь-три. Прием.