Пустошь - Джен Александер Страница 6

Голос из моих снов.

Но разве я сплю?

Неужели все, что произошло со мной сегодня, просто дурной сон? Неужели я скоро проснусь, готовая отправиться на поиски пищи?

Улыбка Итана озаряет весь экран. Скованная ужасом, я наблюдаю, как его пальцы скользят взад-вперед по какому-то невидимому предмету.

– Я тоже рад, – отвечает он. – Скоро мы отсюда выберемся – обещаю.

– Может, бросим остальных? – спрашивает девушка в белой комнате. – Будем играть вдвоем, как раньше? Только ты и я.

На этот раз я слышу и собственный голос: мы с ней говорим в унисон.

Я вздрагиваю, мои глаза распахиваются, и я снова оказываюсь в музее. Итан стоит передо мной – живой, осязаемый. Я дрожу всем телом и молюсь, чтобы он не заметил, как часто и тяжело я дышу. Итан гладит меня по щеке большим и указательным пальцами – то же движение я видела на экране в десятиугольной комнате…

Он задерживает руку у моего левого нижнего века и пристально смотрит на меня. Сердце бешено колотится. Я пытаюсь сглотнуть, но во рту так сухо, что язык прилипает к гортани. Что со мной происходит?

– С ними у нас больше шансов выжить, – мрачно говорит Итан. – Ты сама это знаешь, Оливия.

Оливия…

Он опять произносит ее имя! Я поднимаюсь на цыпочки и провожу губами по его щеке. Вернее, кто-то заставляет меня сделать это: сама я слишком потрясена, чтобы пошевелиться.

– Перестань меня так называть, Лэндон, – слышу я собственный шепот.

По телу пробегает холодок. Кто такой Лэндон?..

Итан смеется и слегка отталкивает меня:

– Мне нужно ненадолго отлучиться. Мама… Ну, сама понимаешь.

У Итана нет матери. У нас обоих вообще никого нет. Он не помнит ничего, что было до Пустоши, и не знает никакой Оливии.

– Клавдия?..

Следующие несколько секунд все происходит, как в замедленной съемке.

– Давай, беги к мамочке, – отвечаю я. – Клавдии все равно пора отдохнуть. На ее уровень здоровья смотреть страшно. Залогинимся снова через три часа?

– Договорились. Тогда до скорого.

Залогинимся?.. Мне положено знать, что означают мои собственные слова, но я не понимаю их смысла. Внутренне я кричу и катаюсь по полу, как безумная.

– До скорого, – отзываюсь я.

В следующий миг в голове начинается легкое электрическое покалывание. Оно сползает вниз по лицу и охватывает тело, а потом все мои чувства отключаются.

* * *

Когда покалывание на несколько секунд возобновляется, я стою у подножия статуи и пялюсь на большую трещину у нее в голове. Где-то неподалеку кто-то шуршит обертками от энергетических батончиков и переговаривается вполголоса. Над статуей видны окна, затянутые темным пологом ночи. И когда это успело стемнеть?..

Я пытаюсь вспомнить, чем занималась после того странного разговора с Итаном, но голова начинает пульсировать от боли. В мозгу всплывают только неясные образы. Я уже устала от провалов в памяти и разрозненных воспоминаний.

Гипсовое лицо статуи освещает луч фонарика. Кажется, он зажат у меня в руке.

Я нахожусь не в своем теле.

Второй раз за день я оказываюсь вовне, в бело-голубой десятиугольной комнате. По крайней мере думаю, что это тот же день.

Сидящая в комнате девушка, глазами которой я смотрю, взмахивает бледными руками.

Спальный мешок на экране взметается вверх и снова опадает, поднимая облачко пыли.

– Голодна? – спрашивает Джереми.

Мы поворачиваем голову вправо, к боковому экрану, и встречаемся с ним взглядом. Карие глаза Джереми смотрят совершенно безжизненно – совсем как глаза Итана. Я чувствую, что девушка кивает, и слышу, как наши с ней голоса одновременно произносят:

– Не ожидала, что ты со мной поделишься.

Я смотрю на экран со смесью ужаса и любопытства. Изображение музея отплывает на задний план. Вверху появляется надпись большими печатными буквами: «ПУСТОШЬ». Некоторые буквы причудливо искривлены и окрашены в кроваво-красный цвет. Справа под надписью – моя фотография и столбец данных.

Имя: Клавдия Вертью

Дата рождения: 22.04.2023

Группа крови: III, резус-фактор отрицательный

Рост: 160 см

Вес: 46 кг

Те же данные значатся на удостоверении личности, которое я нашла, когда очнулась три года тому назад. Только фотография другая, а вес и рост указаны на сегодняшний день – по крайней мере я так полагаю. Взвеситься мне негде, и я определяю вес на глаз.

Под личными данными идут какие-то слова, числа и длинные цветные полоски:

Жизнь. Восемьдесят шесть. Зеленая.

Здоровье. Семьдесят один. Желтая.

Сытость. Число рядом с этим словом самое маленькое – тридцать три. Оно растет у меня на глазах, а красная полоска медленно меняет цвет. Сорок два – красная… Пятьдесят один… Шестьдесят – оранжевая… Семьдесят два – желтая. Информация в графе «Здоровье» тоже меняется: число доходит до восьмидесяти с чем-то, а полоска становится ядовито-зеленой.

Девушка проводит пальцем по воздуху. Красная буква X вверху экрана вспыхивает, окно с моей фотографией и данными сворачивается, и мы опять видим перед собой музей. Остальные лежат на животах вокруг колонны. Лучи их фонариков образуют кольцо света. Девушка делает шаг вперед, и в центре экрана появляется прозрачная надпись: «Режим ходьбы». Дотрагивается пальцем до ладони другой руки – камера постепенно наезжает на моих друзей. Два раза взмахивает рукой – изображение замирает. Теперь она стоит прямо над Итаном.

Глазами девушки я вижу у него на щеке выпавшую ресничку, могу пересчитать пряди волос, падающие на покрытый синяками лоб.

Итан поднимает голову и улыбается. На экране порез у него на шее выглядит еще ужаснее; хочется схватить его за плечи и трясти, пока он не проявит хоть какое-нибудь чувство, кроме умиротворения.

– Тебя не было целую вечность, – говорит Итан.

– Сытость упала до тридцати процентов, – слышу я собственный голос. – С такого уровня ее всегда долго поднимать.

– А ты не доводи до этого, – произносит слева от меня голос Эйприл.

Я поворачиваюсь к ней и снова попадаю в музей – и в собственное тело. Какая-то сила растягивает мои губы в улыбке – такое чувство, что мне раздирают рот. Я мельком вижу в темном окне свое отражение: ни синяков, ни царапин. Новых шрамов тоже нет, а солнечные ожоги пропали.

Я сижу, слушаю остальных и отвечаю словами, которые вкладывает мне в уста кто-то другой, а сама пытаюсь осознать нечто ужасающее.

Мой мир – совсем не то, чем я его считала. Он вообще не настоящий.