Пустота - Майкл Джон Харрисон Страница 6

Там всегда была ночь. Ассистентка нежилась в тропической жаре одноместного номера. Она стояла у окна: высокая, синеглазая, трудноопределимого возраста, одетая в черный костюм с немного подбитыми плечами и полосатую черно-серую блузку из какого-то словно бы оглазуренного материала: одежда эта с трудом скрывала ее сексуальность. Она мало чем занималась в номере. Пила ром, глядела в окно, размышляя о том, что в городе, куда бы тебя ни закинула судьба, всегда видны бледно мерцающие огни, хотя бы и за крышей соседнего здания. Радио играло кавер популярной мелодии «Рапсодия в стиле блюз». Все было так, как и должно. Сцена подводила ее к моменту, когда руки ее безразлично скользнут под нижнее белье: ассистентка не столько самоудовлетворялась, сколько занималась сексом с номером, песней и гостиницей, с каждым объектом этого изменчивого, как жидкость, мира.

На сей раз номер 121 оказался темен и расхристан. Мимо окон шмыгали миллионы серебристых угрей. В пыльных углах звучали шепотки. Она почувствовала, как распадается вокруг мир бака, разлагаясь на темные пиксельные потоки, а в следующий миг очутилась на парковочной орбите рядом с проржавевшим чужацким артефактом величиной не меньше коричневого карлика. Здесь все требовало усилий. Она плавала с угрями, снижаясь к искореженной, издырявленной поверхности. Где-то в недрах фрактального лабиринта далеко внизу женщина, похожая на ассистентку, лежала на палубе из аллотропного углерода, и белая паста сочилась из уголка ее рта. Ее с трудом можно было причислить к людям. Она была ни в сознании, ни без сознания, ни жива ни мертва. Скулы у нее были какие-то неправильные. Она выжидала. Она явилась из прошлого, она пришла из будущего; она намеревалась заговорить.

Ассистентка дернулась. Потерявшись в космосе, стараясь разместиться на равном удалении от всего во Вселенной, она услышала свой собственный слабый вопль во мраке и двинулась на этот звук. Ее рот заполнила желтоватая маслянистая жидкость. Потом она стала устало слушать, как латает ее твинк-бак. Бак сообщил, что ассистентка в панике наглоталась протеомной смеси. Оборвала главный кабель. Потеряла немного спинномозговой жидкости; до конца дня у нее из нейротипичных энерготочек будет истекать свет, но это не так уж плохо.

– Там что-то произошло, – произнесла она.

– Погрузившись, вы не должны ни двигаться, ни пытаться кричать, – упрекнул ее бак голосом заботливой мамочки.

– Я не ожидала испытать ничего подобного.

Тем временем на другом конце города Эпштейн и его бойцы все еще пытались возвратить Тони Рено на землю. Тони реагировал на удивление кокетливо для мертвеца. Стоило кому-то из отряда уцепиться за его тело, как труп аккуратно отплывал в сторонку, проделывая в воздухе любопытные плавные движения, и выгибал спину идеально ровной дугой, держа в ее фокусе некую невидимую центральную точку, а копы продолжали скакать и досадливо махать руками в двенадцати футах внизу. Поведение трупа озадачивало. Его даже можно было назвать элегантным. На Туполев-авеню зарождались утренние пробки; деловой центр стоял глухо.

Будучи предоставлена сама себе, Анна Уотермен взялась лечиться подходящим по цене красным вином, но, прикончив бутылку перед сном, обнаружила, что от этого стало только хуже, и, наполненная до отказа угрызениями совести, словно комом живых угрей, которых Анна бессильна была распутать, пока те тихо ускользали во мрак, на следующий день позвонила в психиатрическую консультацию, чтобы узнать, не отменила ли доктор Альперт назначения. Дело было в половине девятого утра неделю-две спустя после того, как Анна не явилась на очередную беседу.

Первый муж Анны прошлую ночь долго убегал от нее, пока она его не догнала на Кингс-Кросс в дешевой гостинице. Во сне Майкл не был сам на себя похож. Она, в общем-то, тоже не была. Но Анна испытывала в точности то же, что и тогда, в молодости, при жизни Майкла: усталость и страх.

– Ты все время боишься! – пробовала она его убедить. – Ты все время от меня прячешься!

Оставшись в номере одни, они принялись трахаться снова и снова, в слепой панике, словно отгоняя какие-то настойчивые мысли. После этого события стали развиваться с обычной муторной предсказуемостью. Мужа охватила тревога, и он сбежал, оставив спящей Анне записку, в которой говорилось о его великом открытии. На завершающем этапе сна Анна обнаружила себя в одиночестве, лежащей на холодной темной поверхности, отражавшей все вокруг (доктору Альперт она привела сравнение с полом ванной комнаты отеля), в гулком помещении, природу которого трудно было как-то описать. Потолок камеры был очень далек, темен и светел одновременно. Ее охватил страх. Она мало что видела; она видела все, но понятия не имела, что именно. Ей казалось, будто она во что-то трансформируется.

– И это вы помните яснее всего из сна?

– Ой, нет. Яснее всего я помню свою одежду. Разве не абсурд?

– Не совсем, – сказала доктор Альперт, хотя думала именно так.

– У меня было красивое платье. – Анна нахмурилась, словно, сфокусировав внимание, могла явить платье прямо перед собой. – От Живанши, начало шестидесятых. Чудесного серого оттенка, ткань блестит, словно атлас. Я больше ни с чем не могу сравнить. – Она поморгала, глядя на Альперт. – А Живанши вообще выпускал такие платья? Это на него похоже?

– Вернемся к более раннему эпизоду, – сказала врач. – Хотелось бы мне знать, что вы имели в виду, сравнивая свое чувство вины с комом угрей?

– Видите ли, я не про чувство вины говорю. Не в данный момент.

– Вероятно, нет.

Поняв, что разошлись во мнениях, двое задумчиво уставились друг на друга. Способа обойти затруднение не предвиделось. Анна стала возиться с застежкой сумочки. Спустя пару минут сообщила:

– Боюсь, что забыла прихватить результаты тестов, о которых вы просили.

Хелен Альперт улыбнулась.

– Не беспокойтесь, – ответила она. – Ваша дочь попросила персонал госпиталя отослать мне копию. Она переживала, что вы их в поезде потеряете.

И толкнула бумаги – три-четыре листа распечатки в пластиковой папке – через стол. Анна, потерявшая за свою жизнь целую гору документов, даже не взглянула на них и тут же толкнула обратно.

– Марни не должна была так поступать, – сказала она. – Она пытается меня контролировать. – Потом, почувствовав, что это прозвучало обвинительно, попробовала объяснить: – Не нужны мне эти тесты. Не хочу я про себя все это знать. Я просто хочу дожить свой век, сколько уж там мне осталось. Марни не из того поколения, которое это понимает.

– С нейрологической точки зрения, Анна, вы достаточно здоровы. Можете не переживать. Есть следы пары небольших кровоизлияний, а в остальном все хорошо.

Но Анна, которая пуще всего боялась, что Марни выйдет из себя и возьмет это дело в свои руки, вспомнила, как дрожал в ее объятиях Майкл Кэрни, парализованный страхом, и повторила только:

– Не хочу я про себя все это знать.

Хелен Альперт приняла это за проявление оборонительного упрямства и, вероятно, не ошиблась; двое снова стали озадаченно глядеть друг на друга, пока Анна, пожав плечами, не покосилась на часы.