Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки - Владимир Коваленко Страница 66

Вот и порт, странная помесь Одессы с Кронштадтом: вольная торговая крепость. Причал, к которому ошвартовался крейсер, — остатки разбитого в давний штурм парохода северян. Гарнизон с серебряными звездочками на шляпах. Тут и намек на прозвище Техаса — Штат одинокой звезды, и знак того, что в этот штат вторглись янки. Деловитая суета. Корабль принимает уголь. Боеприпасов нет. Нормальных пушек на укреплениях Галвестона — тоже. Есть — нечто из времен Крымской войны. Яркая бронза сверкает под южным солнцем, расчеты упражняются в чистке.

Чем эти люди вообще держатся? Мужество ничем не поможет, если на внешний рейд явится полдюжины «диктаторов», а то и двухбашенный «Миантономо». Конечно, храбрая пехота сумеет отстоять остров. Только город при этом превратится в руины.

Позволить янки снести Галвестон нельзя. В городе — госпиталь, куда с «Александра Невского» свозят раненых. Большинство просят оставить на корабле, но если доктор говорит, что для выздоровления нужен берег — значит, на берег. Больница получит все нужные лекарства, с избытком — так, чтоб заодно с одним русским можно было поставить на ноги пару техасских парней. Но Алексеев, поговорив с каждым раненым, жмет руку начальнику госпиталя и исчезает. Его дело — передать пару тяжелых орудий береговой обороне, оставить инструкции, велеть слушать русских канониров, как на ноги встанут. Пороха в Техасе в избытке. Снаряды — а хоть и болванки без поясков! — отольют. В общем, приятные хлопоты. Командирская доля. Завидная, если позабыть про револьвер в ящике стола. Не пригодился! Мало того, что пара полков просто ушла на дно вместе с транспортами, мало того, что уцелевшие тоже получили по снаряду-другому и не обошлись без раненых и убитых, что суда разбрелись по портам Мексиканского залива чуть не по одному на гавань — так некоторых лягушатников занесло на Кубу. Интернированы! Во вражеских газетах, конечно, шумиха и вопли: «Massacre!» Резня, значит. И рядом, непременно — упоминание о злом гении южных морей, Евгении Алексееве. Даже лестно: в прошлый раз таких эпитетов удостоился сам Нахимов, за Синоп. Отдельные нейтральные газеты как смягчающее обстоятельство выдвигают то, что у молодого человека, очевидно, личный счет к французам и британцам. За деда. Эх, было бы время заехать в Арканзас, пустить пулю в лоб желтому писаке, с которого все началось…

Вот Адама Мецишевского газеты не склоняют. Зато кому прикажете следить, чтобы доктор не отдал союзникам все снадобья из корабельной аптеки? Старший помощник! Кто должен проследить, чтобы поступила плата за пушки? Старший помощник! Кто должен придумать схему, благодаря которой эта плата поступит не бумажками? Он же, и быстро! Собственные фантики правительство Конфедерации берет неохотно. Как иначе: каждый штат может при необходимости допечатать еще. К тому же каролинцы отчего-то больше доверяют купюрам с портретом Люси Холкомб, чем тем, которым довелось родиться под прессом в Остине.

Что выбрать? Есть хлопок. Но тогда нужно заходить в нейтральный порт, продавать «судовое имущество». Демонстрировать всему миру перфорацию в борту Евгений Иванович явно не пожелает. Значит…

— Простите…

Ну вот. Один погружен в собственные мысли, другая спешит. Результат — черный сюртук штабс-капитана Мецишевского возвышается над опрокинутой корзиной со снятыми бинтами. Кровь, гной…

И, между прочим, последние приличные брюки. Пообносились не только конфедераты! Кусок неплохого сукна — испанцы тоже умеют ткать шерсть, или английскую таскают контрабандой — лежит в каюте. Все недосуг навестить портных. А девчонка — видно только белое покрывало на голове, да слышно тоненький голосок — собирает заразный ужас обратно в корзину. Руками без перчаток.

Вспомнилось — про трупный яд. Сказал.

— Сказки, — донеслось в ответ из-под ног. — Страшилки глупые. Но что зараза — верно, нам пироговские инструкции еще в прошлом году привезли. Но, вы, сэр, не бойтесь за товарищей. У нас все хорошо. Я это все хорошенько выстираю и прокипячу!

— Но…

В уме не вяжется. Страна хлопка стирает и кипятит использованные бинты! Так что часть хлопот побоку, корзину на плечо — а личико с носом-картофелиной, зеленые кошачьи глаза и выбившаяся из-под покрывала морковного цвета прядь расскажут все сами. Тогда и выяснится, не лучше ли рискнуть, и все-таки попробовать даже тяжелых довезти до Чарлстона — сквозь качку, сквозь тряску зыби. Но тоненький голосок говорит разумные вещи:

— У нас, в Техасе, почти нет ткацких фабрик. Поэтому ваты — сколько хочешь, чесалки для хлопка чуть по-другому приспособить, и все. А бинт — это ткань… Не хватает. Но у нас все чисто, стерильно. Часами кипятим… Не беспокойтесь за ваших мальчиков. Выходим.

И это уверение почему-то стоит дороже официальных заверений главного врача. А еще выясняется, что медсестра по имени Грейс — ирландка, а потому католичка.

— И солдатам у нас пайки выдают, всем. И морякам…

Медицинские же сестры, выясняется позже, сидят на половинном. И семьи солдат — тоже. Говорят, хотели вовсе пайки для гражданских отменить, но в воздухе потянуло мятежом, а в порт прорвался очередной пароход с продовольствием…

Вечером довольный Алексеев слушает доклад. На место пушек поступит отменно ликвидный груз, который союзники с руками оторвут: обувь. А подсказала все та же рыжая медсестра.

Католическая церковь попалась маленькая и не слишком похожая на костел — так, дом молельный. Но там оказалась Грейс. Как развязался разговор, и не вспомнить, зато ирландка, у которой родственники, похоже, по всей стране — и все пишут! — навела на идею. Всего лишь пересказала письмо родственницы из Теннесси. О том, как лед по ночам схватывает лужи, застывает тончайшим стеклом, осколки которого режут босые ноги солдат.

— Брат Падди, тот, что недавно был в отпуске — специальном отпуске, сэр! Сам Том Джексон сказал: если наши женщины будут рожать от трусов, а не от солдат, — за что нам воевать? И отправил домой на целый месяц! Да, он женат на моей сестре, но живут они в Алабаме, по ту сторону реки. Скоро маленький будет… Так вот, он по ту сторону Миссисипи, и ботинок им точно не хватает. Выдают какой-то ужас: хлопковый верх на деревянной подошве! Все потому, что по большой реке ходят янки, и ни скот перегнать, ни кожи перевезти! У нас и фабрику построили. Армия по эту сторону реки в хороших башмаках и сапогах, а остальные разуты. Это просто ужасно!

Осталось не полениться и обувную фабрику навестить. И предложить неплохую цену — пусть и местными бумажками. А что еще может им предложить правительство? Так что сто тонн обуви для серых полков уютно пристроились в трюме, чуть повыше балласта.

— У нас были небольшие потери. А медицинский персонал не справляется. Я завел разговор в госпитале… Хорошо, Адам Филиппович, что ты не при револьвере. Потому что врачей им самим не хватает, и медицинских братьев — тоже. Но вопрос нужно решать. Так что у тебя новая головная боль: четыре девушки. Да, на боевом корабле. Вообще-то и двух хватило бы, но потому и нужны четыре: чтобы всегда держались хотя бы по две. Нужно обеспечить каюту… ну и с личным составом поговорить. Чтоб поняли — случись что, эти будут врачу инструменты подавать, повязки накладывать, тащить их, беспомощных, к шлюпкам — через две палубы. А придется — и на дно со всеми идти. Потому про то, что у них под фартуками и косынками — забыть напрочь. Всем, включая господ офицеров. В конце концов, мы — не парусный крейсер, в порту бываем каждую неделю… Потерпят!