Желание верить - Виталий Вавикин Страница 69

Ночью у нее поднялась температура. Порез на пальце воспалился. Краснота поднялась по руке вверх. Элен выпила пару таблеток противовоспалительного, но так и не смогла заснуть.

Утром, кутаясь в халат, она вышла в цветник. Лиловый бутон поник, а к обеду от цветка осталась лишь тонкая ножка.

Вернувшись в дом, Элен проверила свою температуру, позвонила знакомому врачу и записалась на прием.

Доктор Йорк долго осматривал ее, затем осторожно снял повязки с порезанного пальца. Краснота спала, но рана начала гноиться. Какое-то время он задумчиво рассматривал порез, затем достал пинцетом из раны тонкий шип какого-то растения.

– Это что? – растерялась Элен.

– Не знаю, но теперь, думаю, рана начнет заживать, – пообещал ей доктор Йорк.

Но рана не заживала. Наоборот. Элен начинало казаться, что все становится только хуже. И эти шипы! Она не знала почему, но доктор Йорк извлек их не все. Да и не шипы это были! Крохотные отростки, которые приходилось вытаскивать из раны щипцами, и делать это с каждым разом было все больнее и больнее.

Страх. Он пришел, когда Элен поняла, что рана растет. Больше. Эти отростки, которые она доставала из раны. Один из них каким-то образом пробрался ей под кожу. Элен чувствовала его возле локтя.

Доктор Йорк долго изучал это твердое подкожное образование, затем сделал надрез, но так ничего и не обнаружил.

– Это просто воображение, – заверил он Элен.

Но это было не воображение. Она знала, что нет. Отросток просто спрятался. Нужно было обыскать все тело и тогда…

Запах. Элен не была уверена, но ей казалось, что ее волосы пахнут так же, как когда-то пах тот дивный цветок, который она купила у индуса на рынке.

– Что-то популярное, да? – спросила ее девушка в магазине. – Я имею в виду, ваши духи.

Элен не ответила, вернулась домой, приняла душ. Нет. Запах лишь усилился. Пытаясь отвлечься, она написала детям пару коротких писем, приняла успокоительного и легла спать.

Ростки. Первые из них появились на спине и плечах. Вместе с этим Элен нашла и множество тонких ростков на своей голове. Они извивались, заменяли ей волосы. Стоя перед зеркалом, она попыталась их вырвать. Боль обожгла тело. Элен вскрикнула, повторила попытку и потеряла сознание.

Она боялась выходить на улицу, боялась звонить по телефону, не зная, сохранился ли у нее голос. Да. Она все еще могла мыслить и перемещаться по дому, но… Несколько раз Элен пыталась заставить себя подойти к зеркалу, но каждый раз закрывала глаза. Знакомый почтальон принес письма и спросил все ли у нее в порядке.

– Да! – ответила Элен и сама не поняла, получился у нее ответ или нет.

Цветник. Сейчас это было единственное, чем хотела заниматься Элен, но с каждым днем делать это становилось все труднее. Изменялась не только ее кожа, но и все ее тело – зеленело, становилось более изящным, словно готово было вот-вот распуститься. Элен даже поборола страх и посмотрела на свое отражение в зеркале. Зрение подвело ее, и она увидела лишь диковинный цветок, который отдаленно напоминал человека. Или же так оно и было? Какое-то время Элен размышляла над этим, затем пошла в сад, туда, где была свежая земля и теплое солнце, туда, где можно было пустить корни и наслаждаться тишиной и покоем…

Дочь приехала два месяца спустя. Дом выглядел заброшенным и одиноким. Жил только цветник. Но вопреки ожиданиям, он не радовал Саманту, наоборот, он пугал ее, особенно странное растение в центре с крупными лиловыми бутонами, протянувшее свои стебли к вошедшим, словно живой человек.

– Мама! – позвала Саманта несколько раз для верности, затем спешно оставила внутренний двор, вышла на улицу.

Перед глазами все еще стояла картина уродливого растения. Саманта огляделась. Почтовый ящик был полон. Кто-то из соседей сказал, что давно не видел Элен Кемпбел.

– Знаете, – сказала одна из старушек, – а она ведь очень сильно увлекалась цветами. Говорила, что это ее страсть, ее любовь.

– Знаю, – сказал Саманта, как-то отрешенно, снова невольно вспоминая уродливое растение, достала телефон и позвонила в полицию, чтобы сообщить о пропавшей матери.

Снимков было уже много. Хороших снимков. И Эйприл Осторе знала, что этого хватит, чтобы удовлетворить журнал, оплатившего эту поездку, но ей хотелось чего-то большего. Грязная, бурная река разделяла ее и дикое африканское племя. Племя со своими традициями, нравами, правилами. Племя, которое приняло ее, позволило остаться, пусть и на другой стороне реки, пусть и среди могил и старого тотема, на которого они изливали свой гнев за неудачи. Ни разу Эйприл не решилась перебраться через реку, но современные линзы и опыт позволяли ей делать хорошие снимки и на расстоянии. Очень хорошие снимки. Особенно ценной оказалась фотография местного шамана. Его хижина стояла недалеко от реки, но он никогда не выходил из нее. Вся его жизнь заключалась в том, чтобы сидеть на деревянном кресле. Эйприл знала, что дикари верили, что так и должно быть. Иначе звезды перестанут светить, солнце не встанет, придут бедствия и несчастия, если шаман покинет свой трон. С раннего детства и до конца своих дней.

Дикари поклонялись ему, ходили к нему за советом, молились ему, благодарили его. Эйприл следила за этой хижиной несколько дней, затем удалось сделать фотографии, на которых местные женщины кормят вождя, моют его. Десятки фотографии, сотни. Эйприл знала, что ее снимков хватит не на один журнал, но…

Война. Дети вождя ударили в барабаны, заставив Эйприл остаться.

Так близко, так правдоподобно.

Эйприл боялась спать. Боялась не за себя. Боялась, что пропустит что-то важное.

Ритуальные танцы. Головы поверженных врагов выставлены вряд. Племя пляшет – мужчины. Женщины и дети сидят у костров, наблюдая за ними. Затем мужчины стихают, кланяются отрубленным головам, просят прощения у убитых воинов.

Эйприл тошнит, но она продолжает снимать…

Смерть. Много смертей приходит в деревню. На фотографиях гниющие головы поверженных воинов. Племя в своих палатках. Кружат мухи, тишина. То-тут, то-там слышатся сдержанные вскрики матери, обнаружившей своего ребенка мертвым. Следом за детьми начинают умирать сильные воины. Болезнь отнимает силы. Болезнь отнимает веру.