Вавилонские книги. Книга 3. Король отверженных - Джосайя Бэнкрофт Страница 7

«Ежедневная греза»

ПОСЛЕДНЯЯ КАТАСТРОФА ГЕРЦОГИНИ «Д»

19 августа

…герцог Вильгельм Гораций Пелл присутствовал сегодня вечером, вернувшись с летнего отдыха в Купальнях. Он привел с собой спутницу, которая, казалось, никогда в жизни не смотрелась в зеркало. Сколько бы ни заверял герцог, что ему случилось изловить в Купальнях леди редких достоинств, ее платье оттенка гангрены на терминальной стадии выглядело так, словно его скроили из мешка для лука. Если бы ее лицо не прельщало миловидностью, я бы подумал, что герцог втянул нас всех в какой-то безвкусный розыгрыш.

Как ни скромен был наряд провинциалки, во всех остальных смыслах она вела себя смело. Она представилась как «Мария, просто Мария», пока герцог еще не успел перевести дух. Потом она потрясла мою руку, как ручку водяной колонки.

Не думаю, что я когда-либо встречал женщину, в большей степени наделенную необоснованной самоуверенностью. В поисках безобидной темы для разговора я спросил, что она думает о приглашенном квартете. Она принялась оценивать каждого музыканта, одного за другим, до некоторой степени вдаваясь в детали. (Я не стану порочить бедных музыкантов, пересказывая ее любительские выводы, но и не могу найти в своем сердце смелости защищать игру на трубе г-на А. Молинье, который прикладывается к бутылке чаще, чем щеголь касается полей шляпы.) Когда компаньонка герцога в заключение заметила, что священный гимн нашего удела звучит немного похоже на «пса, вспугнувшего стаю гусей», герцог чуть не подавился инжиром.

Не представляю себе, что мы снова увидим мадам «Марию, просто Марию».

Сенлин улыбнулся, вообразив, как Мария сбивает спесь с надутого репортера. В конце концов, она достаточно отточила этот самый навык на одном напыщенном директоре школы.

Пока она шокировала газетчиков, он пытался скрыться в Купальнях, не выделяться из толпы и выглядеть безобидным. Он искал спасения через анонимность. Она – через отличие. Он не мог не задаться вопросом, не было ли ее решение более мудрым.

И ей не потребовалось много времени, чтобы привлечь внимание прессы.

«Ежедневная греза»

ЕЖЕНЕДЕЛЬНАЯ ПОРКА ГЕРЦОГИНИ РОКФОРД

22 августа

…теперь с неожиданным благоговением я должен доложить о появлении неприукрашенного эскорта герцога Вильгельма Пелла, Марии (уже не «просто»). Она не только вернулась, но и отличилась превосходным образом. Осмелюсь сказать, она мне нравится. Осмелюсь предположить, что вам она тоже понравится.

Как и предполагалось ранее (улитки пахли грязными носками, говорю вам), вечеринка герцогини Рокфорд началась не очень хорошо, и к девяти часам гости уже толпились у выходов. Даже самые заискивающие друзья выдумывали предлоги – прозрачные, как выпущенные кем-то ветры, – чтобы уйти. Без сомнения, они надеялись успеть на поздний бой или ранний бурлеск, но не хотели ранить чувства почтенной старой дамы – точнее, останки чувств, что плавали в ее сердце, похожем на чашу для пунша. Даже нефабричный джин Рокфордов не мог предотвратить этот исход.

Посреди всеобщего бегства к дверям Мария без приглашения села за рояль герцогини и начала играть.

Я бы не назвал это «игрой», потому что слово вызывает в воображении несерьезность, легкомыслие, которого не было в ее исполнении. Она втянула пианино в любовную ссору, спор, который намеревалась выиграть. А потом, после того как Мария всех нас привязала к струнам своего инструмента, она разомкнула уста и запела.

Увы всем вам, кто не присутствовал, ибо теперь вы должны полагаться на тихие ноты моих справедливых слов, чтобы приобщиться к сверхъестественному феномену, который прозвучал в тех комнатах. Если ее игра была ссорой, то голос – совершенным примирением. Она пела, как сирена.

Ее голос выманил дезертиров из гардеробной. Заставил мужчин отказаться от своих извинений, а женщин – от прощальных поцелуев. Они слетелись к этой сирене, как обреченные моряки, и корабль нашего вечера понесся навстречу ее песне.

Хотя Сенлин не удивился, обнаружив, что люди так обожают ее игру, было странно видеть, как другой мужчина столь поэтично восхищается ею. Вскоре после выступления на вечеринке у герцогини Рокфорд Марию пригласили на празднование дня рождения маркиза Жана Кламона. Комментируя этот официальный дебют, Орен Робинсон писал: «Попомните мои слова, если Сирена завтра сыграет в „Виванте“, придется построить пятый балкон, чтобы разместить ее поклонников». Сенлин понял, что это немалый комплимент: «Вивант» был лучшим зрелищем в городе зрелищ.

Правильные люди обратили внимание на талант Марии, и в считаные дни она превратилась из безвкусного ничтожества в законодательницу мод. По словам Робинсона, она в одиночку популяризировала талию в стиле ампир. «Она выглядит, – заметил Робинсон, описывая третье выступление, – как рыжеволосый призрак в белой ночной рубашке. Вместо того чтобы попытаться обуздать шевелюру и воздвигнуть одно из замысловатых архитектурных сооружений, ныне популярных у пожилых и уродливых, она позволяет локонам висеть, путаться и метаться, как им заблагорассудится, что лишь усиливает драматичность ее лихорадочного поведения». На самом деле, слава Марии была настолько велика, что про нее поставили пьесу под названием «Сказка о Сирене», которая якобы была подлинной и подтвержденной историей ее жизни.

Затем, в декабре, тон заголовков снова изменился. Словами, которые набирали жирным шрифтом, были уже не «восторг», «гениальность» и «чудо», но «смятение», «загадка» и «катастрофа». В одночасье Сирена исчезла из поля зрения публики.

Она стала предметом бесконечных сплетен, которые варьировались от безобидных до безумных. Некоторые предполагали, что она сорвала голос и, онемев, превратилась в буйнопомешанную. Другие утверждали, что она стала жертвой отравления, вероятно совершенного ревнивым соперником, чью славу Мария затмила. Ни одна выдумка не подтвердилась, в особенности герцогом Вильгельмом. Он запер Марию в своем доме, задернул все занавески, убрал бо́льшую часть прислуги и выставил охрану у всех окон и дверей. Затем, без дальнейших объяснений, он отправился на охоту на крупную дичь в южные равнины Ура, где пробыл почти четыре месяца.

Только вернувшись, герцог признался прессе, что в декабре Марию поразила ужасная и заразная болезнь, от которой она умирала. Королевский врач, доктор Эдмонд Роулинс, которому поручили ухаживать за ней в отсутствие герцога, подтвердил сей факт и добавил, что недуг настиг ее еще в прежней жизни. Герцог, как потом выяснилось, охотился не за дичью, а за лекарством, и нашел его на вершине горы на краю мира, где на самом пороге ночи жил древний отшельник.

Отшельник был так тронут рассказом герцога, что дал ему кошелек с пылью, собранной в кратере упавшей звезды. Отшельник обещал, что пыль вылечит все, кроме смерти. И каким-то чудом, как объявил королевский врач, именно это и произошло. Мария скоро поправилась и в конце весны вернулась к общественной жизни. Согласно отчетам «Ежедневной грезы», она ничуть не изменилась.