Господин мертвец. Том 2 - Константин Соловьев Страница 7

Дирк постарался сохранить равнодушие на лице. Совершенно напрасное усилие, учитывая, что тоттмейстер Бергер видел его истинные чувства как на ладони. Закрываться от его взгляда было бесполезно – то же самое, что прикрываться каской от глядящего в лицо артиллерийского ствола.

– Насколько мне известно, мейстер.

– Он умер еще до того, как я стал магильером. Но личность, судя по рассказам современников, была очень интересная. Между прочим, он считался одним из лучших посмертных дознавателей своего времени. Иные из расследуемых им дел многого стоят. Жаль, что вы не унаследовали его талантов.

– И не жалею об этом, мейстер, – сдержанно ответил Дирк.

– Предпочитаете быть живым мертвецом, а не тоттмейстером?

– Возможно.

Тоттмейстер Бергер уставился на него и некоторое время просто смотрел. Никаких чувств во взгляде, лишь едва заметный отблеск холодного, как бок новой луны, любопытства.

«Ну гляди, гляди, – сказал кто-то злой и уставший в голове Дирка, – пялься, сколько влезет. Ты можешь казаться отстраненным в глазах оберста, но я вижу тебя куда лучше. Уставший Мефистофель. Все это забавляет тебя. Мертвые, живые… Для тебя это театр с единственной ложей. И сейчас ты увидел во мне что-то. И изучаешь это с неспешным интересом старого, давно пресытившегося коллекционера. Гляди! Изучай! Вот я стою перед тобой, унтер-офицер Корф, твоя личная игрушка…»

Опасно было думать о таких вещах, глядя в лицо тоттмейстера. Смертельно опасно, хоть это и прозвучит неказистым каламбуром. Взгляд тоттмейстера проникает в самые глубины души, легко вскрывая пласты лжи, истины и полуистины, обнажая лакуны старых воспоминаний и шахты, забитые позабытым страхом. Тоттмейстеру не требуется читать мысли, потому что его сознание едино с сознанием его мертвецов.

– Вы хороший офицер, – вдруг сказал тоттмейстер Бергер своим обычным, глубоким и тяжелым голосом.

– Что? – Дирк едва не вздрогнул. Насмешливые вороньи глаза магильера по-прежнему изучали его.

– Одно из моих лучших приобретений. Не бойтесь ощущать гордость, унтер-офицер Корф, она простительна. Мне повезло, что я нашел вас. И мне нет нужды читать ваши мысли. Мертвецы и их хозяин связаны неразрывно. Мое сознание и ваше сознание. В некотором смысле мы одно целое. Да, иногда это бывает… неуютно. Вы хороший офицер. «Листьям» без вас было бы плохо. И, поверьте, мысль о том, что когда-то нам придется расстаться, очень огорчает меня.

«Наверняка ты был очень огорчен, расставшись с Леммом, – мысль была едкая, как кислота из аккумулятора, – после того, как сказал ему: «Ступайте!»

– Вас ценят во взводе, вас ценят в роте. Нижние чины вас уважают. И это целиком ваша заслуга. Вы умеете обращаться с людьми, с мертвыми и живыми.

– У всех есть недостатки… – сказал Дирк, не осмеливаясь вновь поднять взгляд.

– Разумеется. Говорят, что ваш – патологическая вежливость. Это не мое мнение, а… многих. Вы всегда спокойны и отвратительно вежливы. Странное качество для мертвеца.

– Мне сложно об этом судить, мейстер.

– Я же не сказал, что разделяю это мнение, унтер-офицер Корф. Как по мне, ваш главный недостаток куда серьезнее. Что, любопытство берет верх? Вам уже интересно, что скажет этот проклятый магильер, который копается в вашей душе немытыми руками?..

– Возможно, мейстер.

Тоттмейстер Бергер устало покачал головой.

– Ваше ужасное человеколюбие.

– Это грех?

– Один из самых страшных. Вы любите человека как пустой символ, хоть сами и являетесь памятником тому, как сильно можно извратить все то, что принято называть человеческим. Сошлись с этим Крамером, который чуть не угробил всю вашу группу. Даже готовы оправдать фон Мердера, как я вижу. А еще говорят, что мертвецы жестоки…

– Я многих убил.

– Просто привычка. Привыкают же живущие в траншеях убивать блох или охотиться на крыс… Человеколюбие. Сколько миллионов оно свело в могилу! Но человеколюбивый мертвец… По-моему, это ужасно. Однако же вы не обязаны разделять мою точку зрения. Чумной Легион всегда был излишне либерален. Впрочем… кажется, я отвлекся. Оставим патетические беседы и возвышенные укоры для более драматической минуты. Наличие рядом гниющего кабана лишает эту сцену должного флера. А кабан очень интересен. Уж точно интереснее ваших тайных или явных пороков, унтер.

– Лишен возможности судить об этом, мейстер.

– Мертвое тело – это картина, унтер Корф. Считаете шуткой? Напрасно. Считаются же произведениями искусства живые тела, высеченные в мраморе или изображенные на холсте. А ведь мертвое тело куда сложнее и богаче красками. Вряд ли вам что-то скажут те ощущения, которые доступны тоттмейстеру. Некоторые говорят, что мы способны смотреть на мертвеца часами. Как и многие другие слухи, этот отчасти состоит из правды. На мертвое тело можно смотреть очень долго, если оно того заслуживает. Находить новые цвета в его палитре, изучать течения и карту ветров. Каждое мертвое тело – картина удивительного нового мира, прекрасного и неповторимого. И даже то, как быстро оно разлагается, превращаясь из некогда мыслящего существа в набор требухи и костей, тоже часть его совершенства.

Дирка замутило. И виновата в этом была уже не вонь мертвой кабаньей туши. Должно быть, тоттмейстер Бергер прочитал его чувства, потому что бросил прежний тон, слишком развязный и мечтательный, в темноте холодным блеском сверкнули его глаза.

Настороженные, внимательные, по всем признакам человеческие, но хранящие что-то настолько жуткое, что смотреть в них дольше одного мгновения было невозможно. Настоящие магильерские глаза.

– Этот кабан умер две недели назад. Он из здешних краев, как ни странно. Поднят третьего дня. Удивительно хорошо сохранился, должно быть, из-за грязи и холодов. А дальше начинается нечто интересное. Кто бы ни поднимал его из мертвых, это был не германский тоттмейстер.

Дирк вскинул голову, против воли вновь ловя блеск неприятных глаз.

– Французы?

– Вполне вероятно. Очень необычный рисунок чар, совершенно нехарактерный для классической школы тоттмейстеров нашего Ордена. У каждого из нас есть своеобразный, индивидуальный отпечаток, по которому мы узнаем мертвецов друг друга. Как уникальный номер на вашей винтовке. Здесь нет ничего подобного. Кто бы ни поднимал эту тушу, одно я могу сказать наверняка – этот магильер не имеет отношения к Ордену Тоттмейстеров. Очень непривычно. Я могу разобрать отдельные элементы, но все вместе… Определенно, это была хорошая работа. Умелая, ловкая, не без изящества.

Дирк вспомнил собственную руку, зажатую в хрустящей пасти, полной кривых желтых зубов. Ничего изящного в этом воспоминании не было. Но у тоттмейстера наверняка была своя точка зрения.

– Не понимаю, – сказал Дирк осторожно, чтобы не нарушить мысль мейстера. – Мы встретили это чудовище в нескольких десятках километров от линии фронта. Кому могло прийти в голову подобное? Я имею в виду, что это явно был не разведчик вроде ваших птиц. Оно собиралось убить меня и почти в этом преуспело.