Короли рая - Ричард Нелл Страница 7

–Бэйла больна. У нее жар и бред, потому она не отвечает.– Рока надеялся, они поймут намек: «Если вы войдете к нам, сами рискуете захворать». Когда последовала тишина, Рока расслабился. Он хочет признать это и уйти, но ему нужна помощь. Мальчик продолжил самым подобострастным, запуганным голосом, на какой был способен:– Скажи своей жрице, мы заплатим. Заплатим, как только Бэйла выздоровеет. Я клянусь в этом.

Не имевший вождя главарь хмыкнул.

–Если я вернусь, пацан, то выволоку тебя, орущего, наружу и псам скормлю. Слышь?

–Да,– ответил Рока так униженно, как только мог.– Я слышу.

Снаружи захрустел снег, мужчины свистнули, и ездовые псы залаяли, когда погонщики уселись в сани. Рока ждал у двери, сжимая нож, пока огонь в очаге не начал гаснуть, и какое-то время было слышно лишь ветер.

Он снова попробовал разбудить маму, заставить ее объяснить или сделать что-нибудь, но она только смотрела в никуда и беззвучно произносила слова, и ее сын проклинал себя за то, что незнаком с реальным миром.

Каким-то образом Рока всегда знал: они бежали на Юг, спасаясь от некоей угрозы, которой, как он теперь считал, был Гальдрийский Орден. Хальброн лежал вдали от орденских владений – почти последнее цивилизованное поселение перед бесконечной степью, полной диких лошадей и еще более диких людей и почти не тающей тундрой. Говорили, что люди жили еще дальше на Юге, в холоднейших местах на земле, в домах, высеченных изо льда. В книге рассказывалось о великанах с голубой кожей, которые спали в замерзших озерах, и древних зверях старого мира, которые бродили по ночам в поисках людской плоти. По мнению Роки, большинство этих рассказов было чепухой, но все же глубокий Юг – не место для одинокой женщины с ребенком.

Если эти мужчины теперь служили какой-то жрице в Хальброне, они должны искать защиты у вождя – или бежать. По крайней мере это было ясно.

С дрожью прислушиваясь к резким ветрам снаружи, он снова посмотрел на неподвижную фигуру матери, лежащей на мехах. Он знал: выбора у него нет.

* * *

Рока собрал свои дорожные шкуры, маску из оленьей кожи и перчатки; пристегнул к обуви широкие каплевидные дощечки, чтобы идти по снегам. Подбросил в очаг самые толстые поленья, какие у него имелись, оставил у постели Бэйлы воду и поцеловал мать на прощание. Но у двери он задержался.

Он не видел никакой причины бегства матери годы назад, кроме защиты ее ребенка, которого коснулся Носс, от богини закона – и если он покинет мать, эта угроза непременно исчезнет. Он вернулся и убрал бледные сальные волосы у нее со лба, запечатлевая в своем разуме каждую черточку ее лица, чтобы удержать навсегда. Затем встал, дернул на себя разбухшую дверь, вышел наружу и оставил безопасность позади.

Их дом постоянно терзало холодом, но оказаться на ветру – совсем другое дело. «Не бывает плохой погоды,– слышал он от матери,– только плохая одежда». Он стиснул зубы, ибо каждый шквал, казалось, врывался под слои шкур и тряс мальчика за хребет, сбивая с шага и ослепляя Року, наполняя воздух снежной крупой. Он вспомнил, как сильно ненавидел словеса.

Вначале он пытался следовать путем незваных гостей. Снегоступы не давали Роке утонуть, и он никогда в жизни не терялся, но теперь едва мог видеть. Дорожку замело, и все следы людей и псов исчезли, проглоченные девственной рябью белизны.

В его памяти хранилось расположение деревьев. Он шел от одной рощицы к другой и надеялся, что они не были вы рублены или не разрослись гуще, чем он помнил – зная, что даже малая погрешность может означать его смерть. Каждый дюйм незакрытой кожи онемел. Дыхание слоями замерзало вокруг отверстий маски, слезы на лице заледенели.

Вскоре его воображаемые братья шагали рядом с ним, ободряюще крича. «Ради Бэйлы»,– сказали они, и он стиснул зубы и вытер глаза, смаргивая иней и считая шаги, дабы отвлечься от холода. Она отдала ему свою молодость, свое здоровье и свою любовь, и он не подведет ее. Ни сейчас, ни когда-либо.

Хальброн вообще-то был недалеко – во всяком случае, если двигаться по прямой. Но странствие между участками леса, куда мальчик не осмеливался войти из-за страха заплутать, и напряжение каждого шага казались вечностью. Я слишком много времени провожу взаперти, решил он, и недостаточно хожу пешком, бегаю и пробираюсь по сугробам.

Нельзя было позволять матери столько нянчиться с ним, он понимал это много лет. Он слишком полагался на капканы и знакомую местность, на красоту Бэйлы и торговлю с местными мужчинами. Скоро он всего этого лишится – рядом никого не окажется, когда он будет сам по себе, когда познает суровую реальность голода и жажды. Ему придется научиться выживать в одиночку. Возможно, все будет проще на Севере, подумал он, где лето длится долго, а зимы укрощает море. Он мог бы научиться строить дом и, возможно, найти землю где-нибудь в уединении – где-нибудь рядом с такими темными и густыми лесами, что мог бы раствориться и забыть страну пепла.

Каким-то образом эти раздумья о будущем ускорили время, и шагать стало легче. Буря покрыла льдом его лоб и ресницы, вызвала онемение бедер, ступней и кистей, но вскоре он с облегчением увидел зал Хальброна. В снегу появились дома с яркими крышами и дверьми, выкрашенными в красный и оранжевый, и он не заметил никого снаружи.

Он направился прямо в зал собраний, который никогда не видел изнутри, схватился рукой в перчатке за металлические кольца и распахнул дверь. Сотня дрожащих поселян сидели, сбившись в кружок вокруг очага, уставившись из сумрака.

Его глаза, как всегда, приспособились быстро, но мальчик понятия не имел, что сказать или сделать – правил зала Рока не знал. Его мысли словно расплывались, пока ум и тело оттаивали, но, когда он закрыл тяжелую дверь и подошел ближе, никто не встал и, казалось, не проявил интереса. Пахло немытыми телами, пóтом и мочой, но Рока умудрился не сморщить нос. Стены выглядели плотно покрытыми соломой и мехами, как в доме Бэйлы, но полом здесь служили голые деревянные доски, пропускавшие холод и утопавшие в грязных следах. Рока снял маску и снегоступы и обошел группу людей.

Он напрягся, когда понял, что может обнаружить здесь мамаш, обижавших его,– или мальчугана, которого ранил. Остался ли у него четкий, уродливый шрам? Загноилась ли рана? Я что, убил его?

Он поискал взглядом женщин, но они кутались в меха и шкуры, закрывавшие даже их волосы. Лица и очертания тел мелькали в его памяти. Он видел суровые глаза матерей, требующих его руку и кровь, будто с того дня прошли не годы, а лишь мгновения. Его сердце колотилось, будто все еще гнало кровь к его руке с ножом, когда он дико замахнулся в ужасе.

Его по-прежнему никто не замечал. От старца до ребенка – все, похоже, были заняты своими личными битвами за то, чтобы не околеть, а он обездвиженно стоял один. Герои книги были храбрыми хвастунами, убивавшими тех, кто стоял между ними и их целью,– они были сынами Имлера, сынами Предателя, и они брали то, что хотели, применяя силу и не ведая стыда. Единственное, что их приручало,– закон. Мне поступать точно так же?