Найденный мир - Андрей Уланов Страница 7

Матросы бросили весла, и шлюпка закачалась на волнах, едва заметно отплывая обратно к берегу. Животное держалось совсем близко, пошевеливая смутно видными ластами. Над поверхностью проглядывали лишь голая спина и башка, похожая на змеиную.

– Какое-то оно… некрупное, – пробормотал лейтенант с сомнением.

Действительно, существо было размером со среднего нильского крокодила, не достигая даже величины австралийского гребнистого. Было в нем метра четыре, вдобавок изрядную долю его длины составляла вытянутая вперед змеиная шея.

– Похоже, словно питона продернули сквозь черепаху, – выразил общее впечатление Колчак.

– Вы тоже читали Жюль Верна? – отозвался Обручев. Краем глаза геолог заметил, что Никольский, не отводя глаз от морского чудища, торопливо зарисовывает его очертания в блокнот.

– Нет… – удивленно отозвался моряк.

– Это классическое описание плезиозавра, нечто подобное говорил еще Оуэн, но популярным его сделал Верн, – пояснил геолог. – Правда, именно такой разновидности наука не знает, но их уже известно достаточное количество, чтобы еще одна не вызывала удивления. Кроме того, это может быть молодое животное.

– Насколько оно опасно? – потребовал ответа капитан, поглядывая в сторону ружья.

Обручев пожал плечами:

– Александр Васильевич, это последний вопрос, которым задаются геологи. Зубы у него…

Как по заказу, чудище немного приподняло голову над водой и тяжело выдохнуло, раскрыв пасть.

– …Вполне крокодильи. Но станет ли оно нападать на шлюпку – большой вопрос. Александр Михайлович? Александр Михайлович!

Никольский опустил карандаш.

– Что? А… Не знаю. Понятия не имею. Я, конечно, занимался именно и в основном рептилиями, – зоолог смутился, – но не такими крупными.

– Но это ведь хищник? – засомневался Комаров.

– Хищник, – согласился зоолог. – Но его зубы рассчитаны для охоты на рыбу или кальмаров. Вряд ли оно позарится на добычу настолько крупнее себя.

– Как человек?

– Как шлюпка, – пояснил Никольский. – Оно же водоплавающее, над водой должно быть подслеповато. Для него мы – странное многоногое животное.

– Тогда команды «Сушить весла!» никто не давал! – решительно вмешался Колчак. – За работу! Пока нас не вынесло на скалы!

Он решительно поднял со дна шлюпки карабин, но целиться пока не стал. Крокодилы, вспомнил Обручев, неимоверно живучи. В этом отношении подготовка к экспедиции провалилась напрочь: если и на материке первопроходцев будет ожидать восставшая из меловых слоев фауна, на охоту придется ходить разве что с корабельными орудиями наперевес. Против какого-нибудь аллозавра охотничье ружьишко будет мелковато…

Когда весла ушли в воду, плезиозавр забеспокоился. Змеиная башка несколько раз ушла под воду, глаза тревожно забегали. Потом животное подняло голову – не как принято было изображать на гравюрах, на лебединый манер, а как-то смешно, вместе с совершенно негнущейся шеей. Видно было, что ему очень неудобно и высоко поднять не удается – на мгновение зверь заглянул мутным взглядом через борт шлюпки и тут же уронил голову в фонтанчик брызг. Зашевелились кожистые ласты, белым облаком промелькнуло под водой плоское брюхо, и плезиозавр поплыл прочь, не обращая внимания на облегченно переглянувшихся людей.

– Насмердел и ушел, – с усмешкой заключил Колчак, опуская ружье.

– Это… кхм… не животное, – поправил капитана лейтенант. – Это… кхм… матрос Наливайко. От страха.

…Как и предсказывал Обручев, острова Императора Николая Второго оказались небольшим архипелагом, который «Манджур» очень скоро оставил за кормой. Даже самый крупный из замеченных командой островов, потухший вулкан высотой около полутора километров, годился для поселения лишь вездесущим ихтиорнисам. Никакой растительности, кроме лишайников, на нем заметить не удалось.

Потом канонерку подхватило идущее с севера течение, и, подгоняемая попутным ветром, она устремилась – не на восток, а на юго-восток, пересекая меридиан за меридианом. Возникло, однако, некоторое препятствие: капитан потерял ориентацию.

Выяснилось это почти случайно. Магнитный компас после пересечения Разлома не перестал действовать, но показывал теперь почти точно на географический полюс вместо канадских островов, среди которых затерялась экспедиция Франклина. Поэтому лишь когда положение корабля попытались уточнить по небесным светилам, выяснилось, что сделать это не удается. Во-первых, потому, что созвездия изменились неузнаваемо, а во-вторых, потому, что хронометры стали бесполезны. Возможно, кто-то заметил бы и раньше, но из-за застилавших небо туч даже короткими северными днями в первое время после пересечения Разлома на корабле не видели солнца. Теперь же, в ясную погоду, несколькими днями измерений было неопровержимо доказано, что длительность суток в Новом Свете составляет двадцать три часа и тридцать четыре минуты. В результате расстояние между кораблем и Николаевскими островами удавалось определить лишь весьма неточно, что же до расстояния между островами и чертой Разлома, то о нем оставалось лишь догадываться по косвенным признакам. Уверенность внушал лишь тот факт, что угольные ямы корабля оставались почти полными.

После встречи с морским зверем экипаж с опаской поглядывал на волны, но иные чудовища не встречались, если не считать еще одного плезиозавра, гораздо больших размеров. В длину зверь не уступил бы жуткой твари, чей мертвый взгляд встретил Обручева в аудитории Московского университета, но почти половину этой длины составляла тонкая негнущаяся шея. Зверь полдня плыл рядом с бортом «Манджура», и матросы развлекались, сбивая ящерочаек из ружья: стоило зверь-птице шлепнуться в воду, как чудище делало короткий бросок головой в сторону – и только сизые перья плыли по воде. Потом чайки пропали – слишком далеко позади остался остров, где они гнездились, – и плезиозавр, заработав всеми четырьмя ластами, двинулся прочь.

Однако с каждым днем становилось ясней, что впереди находится суша, причем обширная. Течение влекло с собой не только сгустки «морской ряски» и обширные поля водорослей, на которых кормилось множество мелких животных, приводивших Никольского в совершенное умоисступление, но порой и плавник, просолившийся насквозь, но выросший, несомненно, на твердой земле. Что-то менялось в воздухе, в небе, – Обручев, как безнадежно сухопутный человек, не определил бы, что именно, но впередсмотрящие все внимательнее вглядывались в горизонт.

И вот наконец настал час, когда впереди, по обе стороны, показалась земля. Слева, на востоке, маячил берег материка, протянувшийся насколько хватало глаз. Справа, на юго-западе, темнел острый мыс, оконечность то ли острова, то ли более крупной земли. Течение, набирая ход, устремлялось в пролив между ними.

…Вечерело рано. Красное солнце погружалось в воды океана, который как-то сам собой сохранил имя Тихого. Проходить неведомыми, опасными водами пролива в такое время было слишком рискованно, и «Манджур» бросил на ночь якорь в виду берега. Темные горы заслоняли южный горизонт, и восток отсвечивал пламенем заката, отраженным в дымке над дальним берегом. Небо оставалось ясным, и в его аметистовой толще уже проглядывали первые сияющие нити Зарева – так, тоже сам собою, назвался газовый факел в ночи, заслонявший звезды.