Стрингер. Летописец отчуждения - Александр Радин Страница 7

— Не перевелись еще в Зоне дураки, — вздохнул Вик, щелкая предохранителем.

Здесь все было серым и угрюмым. Воздух какой-то тяжелый, словно в нем содержались мельчайшие частицы свинца. И еще постоянный привкус крови во рту. От этого гадкого сладенького привкуса невозможно избавиться, сколько воды ни пей. Голова гудела. Сердце безумно колотилось — наверное, хотело вырваться из ставшей такой тесной грудной клетки. А воздуха не хватало.

Каждый шаг давался с трудом. Алексей хотел себя отвлечь хоть чем-нибудь. Пробовал мурлыкать под нос простенький мотив — не помогло, попытался вспомнить что-то хорошее из прошлого, что обязательно подняло бы настроение. Воспоминания были призрачными, неуловимыми, почему-то в основном страшными и вызывали только чувство брезгливости. Стрингер пыжился изо всех сил, но ничего не получалось. Перед глазами всплывало миленькое лицо первой девушки, но тут же превращалось в ужасную гримасу, покрывалось морщинами, изменялось, трансформируясь в синюшную рожу Айрата. Потом тот появлялся целиком, ссутулившийся, грязный, и грозил ему пальцем, монотонно начитывая скрипучим голосом: «Всех пожрет, всех пожрет, всех…»

Стрингер мотал головой, избавляясь от навязчивого видения, снова взывал к воспоминаниям. Он дошел до того, что пытался вспомнить прекрасные формы моделей с глянцевых обложек журналов. Но волосы богинь тут же седели, кожа покрывалась черными пятнами, глаза лопались, и на журналиста смотрели жуткие головы каких-то то ли ведьм, то ли бестий. В конце концов стрингер сдался и принялся считать шаги. Один, два, три… до десяти, а потом сначала.

За шоссе Смертин наткнулся на четыре трупа. От двух остались только кости и клочья истлевшей одежды, один был наполовину обглодан неизвестной тварью, последний — совсем свежий. Только птицы успели выклевать глаза. Несчастный так и сидел, привалившись спиной к булыжнику, страшно уставившись на горизонт пустыми глазницами. Остановился отдохнуть и решил умереть, сжимая в руках «Калашников».

Стрингер почему-то не испугался. Скорее пытался здраво оценить ситуацию и понять от чего же тот умер. Ответа не было. На первый непрофессиональный взгляд — ни ран, ни переломов. Заболел? Отравился? Хотя какая разница?!

После этой неприятной находки стрингер отчетливо осознал, что испытывает явный дискомфорт от одиночества. Он редко работал в команде, хотя иногда чисто с технической точки зрения это было удобно. Все-таки два разных ремесла — описывать окружающее через объектив видеокамеры и рисовать ситуацию словами, передавая зрителю эмоции и настроение. Если съемки были рядовыми, то редакции часто старались впихнуть Смертину какую-нибудь практикантку. Алексей всеми силами сопротивлялся. А сейчас бы не отказался от компании. Нет, конечно, не надо ему сюда миленькую девочку в короткой юбке, удивленно хлопающую длиннющими ресницами. Коллеги спецкоры, с которыми жизнь сталкивала в самых отдаленных уголках, — с ними бы сейчас поболтать. Например, со здоровяком венгром Золтаном, невообразимо коверкающим английский и никогда не расстающимся с малюсенькими стограммовыми бутылочками коньяка. Или с датчанином Йенсом, на удивление тщедушным и низкорослым, рушащим все стереотипы об агрессивных предках викингах.

Но перед глазами опять всплывали лица одно страшнее другого. Живчик Йенс становился злобным карликом с красными горящими глазами и тонкими длинными руками, которые тянулись к Смертину в попытке стиснуть его в смертоносных объятиях. Золтан представал бесформенной зеленой массой с едва угадывающимися человеческими чертами. И понять, что это некогда был его образ, можно было только по характерной бородке, которая постепенно тоже исчезала в потоках слизи и какой-то гнойной гадости. Алексей только стискивал зубы и брел дальше, стараясь вообще заблокировать все воспоминания.

Ни хрена здесь не игрушки. Дагонов, конечно, красавец. Ты, говорит, езжай, Лех, поснимай. Недолго ведь. Чего там, пятнадцать километров до объекта, пятнадцать обратно. Вояк прикупи, они тебя и проводят. Ну да. Знал бы заказчик, что один вшивый сержант запросил пятьдесят кусков евро. Просто за открытый шлагбаум или чего у них там… А лейтенант так в цвет и говорит — нам, мол, нужны рекомендации вышестоящего начальства. Внаглую, даже бровью не дернув. Стоит, лыбясь, и пальцами противно пощелкивает.

Форестер ни черта не понимает, что творится в русских спецбригадах. Но это уже отдельная тема, отдельный репортаж…

А ведь стрингер еще ничего толком и не увидел. Тление. Тут все будто пропиталось трупным ядом и начало угасать, но кто-то невидимый замедлил процесс, а потом и вовсе остановил, чтобы оставить все живое в странном состоянии полусмерти-полужизни. Состоянии вечной осени. Тонкие прожилки стеблей травы были заполнены какой-то непонятной грязно-коричневой массой. Смертин попробовал растереть пальцами несколько листьев, и из них брызнула странная вонючая гадость. Его чуть не вырвало от тошнотворного запаха и ощущения невероятной брезгливости. Словно в кулаке хрустнул раздавленный таракан. Стрингер еще долго тер ладони о штаны, дав себе зарок как можно меньше прикасаться к местным растениям.

Похоже, Журналист был не таким уж и сумасшедшим. По крайней мере часть из того, что он описывал, имела место быть. Даже аномалии. Смертин видел одну издалека — странный пульсирующий синим пламенем круг, над которым вился рой черненьких точек. Сначала стрингер хотел подобраться ближе и заснять это чудо, но идти до него было прилично, к тому же дорогу преграждал глубокий овраг, из которого кольями торчали высохшие стволы молодых тополей.

Может, и не зря вояки тянут проволоку, закрывая Зону от людей? Местные кричали, что это ад. Особенно деревенские бабы. Теперь понятно, что им вовсе не мозги промыли, настроив негативно через зомбоящик. Трупы тех несчастных могли оказаться чьими-то сыновьями или мужьями.

В душе стрингера нарастало ощущение тоскливой безысходности. Нервы были напряжены до предела. Одиночество кислотой разъедало сознание Алексея, и туда, наряду со страшными образами исковерканного местной атмосферой прошлого, проникали новые яркие картинки. Будто придуманные в другом мире, но настырно навязываемые чьей-то незримой волей.

А что в Зоне такого необычного? Гниль, об которую можно испачкаться, брезгливо вытерев потом пальцы? Тление, от которого шарахаешься в сторону, но к которому быстро привыкаешь? Аномалии, сравнимые по своей красоте с самыми уникальными чудесами природы? Что в Зоне не так? Может, человеческий глаз пока еще не привык к новому миру, появившемуся неизвестно откуда? Ведь восхищаются же бедуины красотами мертвых пустынь, а астрономы восторгаются геометрическими формами поверхности безжизненного Марса. Возможно, Зона по-своему прекрасна?

Алексей мотал головой, стараясь не думать об этом. Но до него уже достучались. Мозг, независимо от сознания, анализировал потоки чужеродной информации, перерабатывал ее, перестраивал и структурировал.

Это было какое-то зловещее наваждение.

Мир за Периметром ненамного лучше. Просто там существуют правила игры, которые диктуют люди. Причем не самые честные правила. Их уже не истребить. Они засели в головах миллионов, которые готовы будут скорее умереть, чем лишиться этой призрачной защиты друг от друга. А Зона девственна в этом отношении. Можно переписать все заново. Начать с нового листа, установить справедливые для всех порядки. Зона максимально искренна. Она не прячет смерть подальше от впечатлительных глаз. Она не камуфлирует сопутствующее любой жизни тление. Зона выставляет все как есть, давая свободу выбора, делая всех, кто на ее территории, сильными и готовыми воспринимать реальность такой, какая она есть.