Наследники империи - Павел Молитвин Страница 7

Федр ни на шаг не отставал от одноглазого, любуясь его узким и жестким, острым, как нож, лицом. Он не сомневался, что перед ним никакой не унгир, а отважный капитан, потерявший левый глаз в битве с дувианскими пиратами. Мальчишка был убежден, что черная повязка не только не портит, но, напротив, украшает предводителя чужаков, и даже бугристый шрам, перечеркнувший верхнюю губу одноглазого и крививший лицо его зловещей улыбкой, вызывал у Федра нестерпимую зависть. Вот это мужчина, настоящий мореход! Он, когда вырастет, станет таким же! Его корабль будет бороздить Жемчужное море в любое время года, и никакой шторм не заставит его отсиживаться на суше! Он будет знать все течения, ветры и мели, имя его станут с восторгом повторять во всех приморских городах…

Мальчишка так замечтался, что не заметил, как кто-то из портовых подставил ему босую загорелую ногу. Споткнувшись об нее, он ткнулся носом в пыль и, оказавшись в конце процессии, уже не мог видеть мужественное, словно вырезанное из темного дерева лицо одноглазого, не мог слышать, что тот сказал в окошко привратника, поспешившего растворить перед чужаками обитые медью ворота в высоком каменном заборе, отгораживавшем Дом Белых Братьев от улицы.

Потерпевшие кораблекрушение вошли во двор, и привратник в белом плаще затворил за ними ворота. Приведшие их рыбаки, довольно ухмыляясь, отправились в ближайшую таверну, намереваясь выпить за здоровье чужаков, щедро отблагодаривших своих спасителей за оказанную услугу. Следом за рыбаками двинулись портовые мальчишки. Любопытство их не было полностью удовлетворено, и они надеялись, что после кружки-другой дешевого крепкого вина у парней с «Красавицы Ариальды» развяжутся языки и они расскажут много интересного о последнем плавании. Федр же с приятелями остались у Дома Белых Братьев, толкуя о том, что, отъевшись и отоспавшись, чужаки, верно, отправятся бродить по городу и им, разумеется, нужны будут толковые провожатые.

Так оно и оказалось. Уже на следующее утро приодетые чужаки, покинув Дом Белых Братьев, направились кто на базар, кто в порт, кто по лавкам. Они оказались людьми разговорчивыми, тороватыми и, как все мореходы, не дураки выпить. Охотно рассуждая о погубившем «Нечаянную радость» шторме и товарах, которыми было нагружено судно, они, в свою очередь, с интересом слушали истории о кораблекрушениях, расспрашивали о ценах, торговле и обычаях Бай-Балана, не забывая при этом поинтересоваться, не слыхал ли кто-нибудь о других моряках, которым посчастливилось выбраться на берег в окрестностях города. Похоже, чужаки не теряли надежду, что кому-то из их товарищей тоже удалось спастись, и даже обещали следовавшим за ними по пятам мальчишкам дать серебряный «парусник» тому, кто принесет им радостную весть. И Федр вместе с приятелями, понятное дело, смотрели по сторонам в оба, мечтая заметить спасшегося с «Нечаянной радости» моряка. Они были уверены, что сразу узнают его, ведь в порту стояло лишь одно заморское судно. Оно прибыло из империи Махаили, а спутать краснокожего мланго с обитателями северных земель способен только слепой.

Сагрский серебряный — немалые деньги. Ради него мальчишки с Войлочной улицы обегали весь город, и в конце концов незнакомец, чудом спасшийся с затонувшего близ Бай-Балана корабля, был найден ими. Федр готов был грызть локти от досады: напрасно он видел во сне тяжелую монету с изображением парусного судна на фоне вырастающей из моря скалы, на вершине которой высились башни Цитадели Харголидов! Вожделенный серебряный достался длинноносому Рунгу, а Федру, вместе со всеми остальными, пришлось довольствоваться зрелищем двух чужаков, тащивших упившегося до бесчувствия незнакомца к Дому Белых Братьев. Картина была трогательная, что и говорить, но Федру она почему-то не понравилась. Сначала он думал, что причиной этого является доставшийся Рунгу, то есть совсем не тому, кому следует, «парусник», но потом понял: дело тут в другом. Двое чужаков, тащивших длиннолицего, были вовсе не пьяны, а лишь прикидывались таковыми, и, стало быть, что-то здесь нечисто. Однако Дом Белых Братьев был вообще местом таинственным, и Федр не собирался ломать себе голову над тем, что происходит за высокой каменной оградой. Отец так часто колотил его за чрезмерную любознательность, что к двенадцати годам научил уважать чужие тайны и с должным почтением относиться к секретам своих грозных соседей.

Скала, вздымавшаяся в выцветшее полуденное небо, подобно грозно указующему пальцу великана, похороненного под нагроможденим валунов, отбрасывала узкую короткую тень. Море, плескавшееся в нескольких десятках шагов от расположившихся на привал путников, ласкало глаз и манило прохладой, суля облегчение истомленным жарой телам. Купание прекрасно освежало и восстанавливало силы, скверно было лишь то, что, высыхая, морская вода оставляла на коже белый соляной налет, от которого каждая ссадина и царапина чесалась и горела самым отвратительным образом.

Укрывшийся в скудной тени валуна, размерами соизмеримого с хижиной, Мгал, вытянув натруженные ноги, лениво поглядывал вдаль. Раскаленный воздух дрожал и плавился, искажая линию горизонта, однако северянин чувствовал, что силы возвращаются к нему с каждым днем, переломанные ребра срастаются так быстро, что он почти забыл о боли в груди, — зной, казалось, выжимал из него не только пот, но и хворь. Впрочем, решающую роль в столь быстром выздоровлении сыграла все же не погода, а неусыпные заботы Гиля, заставлявшего Мгала на каждом привале пить целебные настои и жевать корешки, собранные учеником Горбии по дороге. Чернокожий юноша уверял, что если бы они на день-другой задержались у места гибели «Посланца небес», а не мчались как сумасшедшие в Бай-Балан, где их решительно никто не ждет, во всех этих процедурах не было бы нужды и пациент его давно бы уже сделался здоровее прежнего. Северянин безоговорочно верил Гилю, но чутье подсказывало ему, что надобно спешить. Разумных объяснений для того, чтобы подгонять и поторапливать товарищей, у него не было, и все же он понуждал их двигаться вперед с наивоз-можнейшей быстротой, вполне полагаясь на собственную интуицию, не раз выручавшую его там, где бессильны оказывались доводы рассудка. Вот и сейчас некое неизъяснимое чувство подсказывало Мгалу, что он даром тратит драгоценное время, что отдохнуть он может и после…

— Скажи-ка, Бемс, не эта ли скала служит ориентиром, по которому люди находят жилище здешнего отшельника? Того самого, о котором вы с Батигар толковали у костра прошлой ночью?

Здоровенный моряк, наблюдавший за чайками, вившимися над выступающими из моря утесами, покосился на Мгала:

— Глянь, птички отыскали-таки рыбий косяк. Ишь в кучу собрались и орут как резаные! Сюда бы лодчонку и какую-никакую сеть…

— Ты прекрасно знаешь, что у нас нет ни лодки, ни сети. Да и рыбу ловить я не большой охотник. А вот с отшельником потолковать бы не отказался. Пять дней идем и ни одного человека не встретили!

— О, вот и Гиль рыбешку углядел! — притворно оживился Бемс, пропуская слова товарища мимо ушей. — Пойти, что ли, ему пособить?

— Ты мне лучше про отшельника расскажи, — вкрадчиво попросил Мгал и легонько дернул поднимавшегося с земли моряка за ногу. Бемс шлепнулся на место, а проснувшийся от резкого движения фруктовый нетопырь захлопал перепончатыми крыльями и начал драть коготками остатки плаща северянина.