Шестая книга судьбы - Олег Курылев Страница 7

— Уже подбираем программу психологической обработки всех, кому на глаза могли попасться эти книги.

Септимус поморщился.

— Что, без этого никак?

— Боюсь, что нет.

— Тогда вкратце…

— Наша задача подавить у свидетелей, то есть у тех, кто оказался невольным свидетелем наших…

— Ваших ляпсусов.

— Да, совершенно верно, так вот, подавить у них желание проявлять инициативу. Призвать к бездействию, спродуцировать индифферентное отношение к необычному и, если потребуется, даже страх. Мы можем внушить им, что они прикоснулись к ужасной тайне, о которой никто и никогда не должен знать. В нашей базе данных несколько тысяч программ психологического воздействия, от самых слабых до…

— Я знаю, до каких, — снова поморщился Септимус. — Как все это гадко!

— Я не думаю, господин президент, что нам придется прибегать к сильным методам. К тому же это сопряжено с волокитой, согласованиями, внешними проверками и другими неприятностями. Но здесь важен правильный подбор программы. Однажды, когда к одному французу — это была эпоха Великой Французской революции — по ошибке попал из будущего многостраничный документ, написанный по-английски, решено было временно лишить его знания английского языка, которым он не блестяще, но владел. Так вместо того, чтобы забросить непонятные бумаги в стол, он потащил их в Конвент и стал искать там депутата, хорошо знающего английский.

— И что потом?

— Точно не помню. Это было не у нас. Кажется, его лишили способности говорить и по-французски, так что бедолагу свезли в лечебницу для душевнобольных.

— Черт-те что. — Септимус посмотрел на часы и, кряхтя, стал выбираться из кресла. — Послушайте, Карел, а мы не можем просто уничтожить эту книгу?

— Увы. Мы не можем уничтожить в прошлом вообще ничего. Ни единого предмета, ни единой молекулы. Только информационные обмены. Более того, — Карел потупил взор, — даже если мы внушим эту мысль Вангеру, ему придется изрядно попотеть, так что лучше не рисковать.

— Что? Они вдобавок ко всему из этого чертового SL-100?

Инженер кивнул.

— Кто же знал, что так получится.

— Прелестно. Значит, книга у вас, точнее там, у них, и в огне не горит, и в воде не тонет.

— Горит, вернее, плавится, но при температуре…

— Ладно, — Септимус замахал руками, — сейчас мне некогда, через пять минут у меня пресс-конференция. Подготовьте все сведения о профессоре Вангере и каждом члене его семьи. С максимальными подробностями. Немедленно берите под наблюдение их всех, да не наломайте там дров, как с тем французом. Не забывайте также о таинственном русском следе. Но никаких решительных действий без согласования со мной. И строжайшая секретность. С этого момента никаких посторонних. Если об этой истории узнают газетчики… Ладно, жду вас вечером.

На следующий день у Вангера не было лекций. Такие дни, называемые «творческими», выпадали раз или два в месяц. Как правило, он проводил их в библиотеках, архивах или музеях. И на этот раз, не заезжая в университет, он направился в центральную городскую библиотеку, где имел абонемент с правом пользования научным фондом. Ему была недоступна лишь та его часть, куда требовалось специальное разрешение по линии НСДАП.

Первое, что он сделал, войдя в центральный зал, это прошел к длинному шкафу каталога с многочисленными ящичками и разыскал те из них, где имена авторов начинались на букву «S». Поскольку алфавитный порядок начиная с третьей буквы соблюдался не всегда, ему пришлось довольно долго провозиться, перелистывая картонные карточки. Он нашел целую кучу Шнайдеров, но У них оказались другие, немецкие имена. Уже почти потеряв надежду, он вдруг наткнулся на Уильяма Шнайдера, автора брошюры о Берлинской олимпиаде тридцать шестого года. На карточке было еще два имени. Речь шла о сборнике в 112 страниц, составленном из работ трех журналистов — итальянского, французского и американского, — посвященных Играм. Выписав данные книги, Вангер заказал ее в читальном зале, не очень надеясь, что она окажется в наличии.

Но книжка нашлась. Судя по записям в индивидуальной карте, последний раз ее брали еще до войны.

Устроившись, как обычно, в дальнем конце зала подальше от посторонних глаз, профессор принялся ее изучать.

Мягкая обложка с изображением олимпийских колец, свастики и вездесущего имперского орла на фоне черно-белой фотографии, запечатлевшей Гитлера. Он стоит в своей ложе посреди ликующей трибуны стадиона. На нем партийная униформа: рубаха, бриджи с широким поясным ремнем, узкий портупейный ремень через плечо, галстук и фуражка. Левая рука схватилась за поясной ремень возле пряжки, правая вытянута вперед в нацистском приветствии.

Из короткой справки об авторах профессор узнал, что Уильям Шнайдер — американский, а не британский, как посчитал он ошибочно, журналист, представлявший «Чикаго трибюн», Он долгое время проработал в Германии, а с лета тридцать четвертого аккредитован в рейхе на постоянной основе. «Что ж, — подумал Вангер, — похоже, все сходится. Этот журналист и тот Шнайдер с обложки „Истории взлета и падения“ очень могут быть одним и тем же человеком. Во всяком случае, кто-то хочет создать это впечатление».

Он полистал книгу, разглядывая фотографии, затем стал бегло просматривать тексты. Сразу бросалась в глаза сдержанность, с которой автор из США описывал события, происходившие тогда на спортивных аренах Берлина, особенно в сравнении с описаниями француза и итальянца. В его тексте имя фюрера почти не упоминалось. Да и подборка фотографий была посвящена в основном спортсменам, а не помпезным фотозарисовкам в духе Лени Рифеншталь.

Вот четырехкратный чемпион этих Игр Джесси Оуэнс — студент из университета штата Огайо. Пожалуй, главный герой Олимпиады. Мало того, что американец, так еще и негр. А вот Корнелиус Джонсон, Дэйв Ольбриттон и Делос Турбер — победители в прыжках в высоту. Снова американцы, двое из которых негры. А здесь Гитлер поздравляет в своей ложе Ганса Вёльке и Герхарда Штока, завоевавших золото и бронзу в толкании ядра в первый день соревнований. Это немцы. Приняв их и Тилли Флейшнер, победившую в тот же день в метании копья, Гитлер, вероятно, предполагал, что и дальше медали будут доставаться исключительно арийцам. И то, что кроме Оуэнса еще восемь американских негров завоевали золото, явилось для него большой и неприятной неожиданностью. Он демонстративно покидал в такие моменты свою ложу и не участвовал в награждениях, чем поставил в весьма неловкое положение членов немецкого Олимпийского комитета. Несмотря на победу Германии в неофициальном командном соревновании, он заявил после Игр, что они были нечестными и что впредь негров не следует пускать на Олимпиады.

На одной из фотографий было запечатлено прохождение французской национальной команды в день открытия Игр мимо трибуны с германским руководством. Они тогда подняли руки в римско-нацистском приветствии, желая потрафить немецкой публике и ее фюреру. Был гром аплодисментов. Гитлеру, на которого в этот момент устремилось несколько кинокамер, пришлось встать и приветствовать проходящих французов так же, как он приветствовал команду Германии. Один раз этот момент промелькнул в официальной кинохронике, а потом был вырезан из нее навсегда. В планы Гитлера не входило братание его подданных с теми, кому еще в «Моей борьбе» была совершенно четко отведена роль одного из главных будущих врагов.